мы можем только в том случае, если нам удастся переправиться на тот берег…

– Все верно…

– Помоги мне подняться, Джондалар…

Джондалар стал было возражать, но вскоре сдался и тут же пожалел об этом. Вскрикнув от боли, Тонолан вновь потерял сознание.

– Тонолан! – воскликнул Джондалар.

Кровь хлынула из раны с новой силой. Джондалар подложил под рану сложенную вчетверо рубаху Тонолана и вышел из палатки. Костер к этому времени почти погас. Джондалар осторожно подбросил в него сухих сучьев, повесил на жердь мех, наполненный водой, и отправился за дровами.

Вернувшись на стоянку, он первым делом заглянул в палатку. Рубаха Тонолана уже набухла от крови. Джондалар снял ее с раны и сморщился, вспомнив о том, как он стал взбираться на холм, желая избавиться от окровавленной рубахи. Теперь, когда паника в его душе немного улеглась, такое поведение представлялось ему смешным. Кровотечение прекратилось. Джондалар нашел мягкую зимнюю поддевку, перевязал ею рану и, укрыв Тонолана шкурой, направился к берегу, захватив с собой окровавленную рубаху. Он бросил ее в реку и принялся отмывать от крови руки, все еще дивясь овладевшей им панике.

Он не понимал того, что в экстремальных ситуациях подобные состояния и действия могли оказаться спасительными. В таких случаях разум обычно замолкает, не в силах найти нужного решения, и тогда на помощь приходит иррациональное начало, объяснить или осознать которое человек не способен.

Вернувшись на стоянку, он бросил в костер несколько сучьев и стал разыскивать ствол ольхи, хотя изготовление копья казалось ему теперь совершенно пустым занятием. Все объяснялось очень просто – он чувствовал свою полнейшую беспомощность и потому хотел как-то занять себя, чтобы отвлечься от мучительных раздумий и терзаний. Найдя ствол, он уселся возле костра и принялся остругивать толстый его конец.

Следующий день обернулся для Джондалара сплошным кошмаром. Тонолан то и дело начинал постанывать, изнывая от мучительной боли в почерневшем левом боку. Ночь была не менее беспокойной. Джондалар чувствовал, что Тонолану плохо, и не мог сомкнуть глаз ни на минуту. Но что он мог предложить своему брату? Ивовую заварку? Увы, она ему не помогала… Утром он приготовил завтрак и сварил бульон, однако Тонолан практически не прикоснулся к еде. К вечеру рана его стала горячей. Тонолана начало лихорадить.

Придя в себя, Тонолан увидел исполненные тревоги и заботы синие глаза брата. Солнце уже скрылось за горизонтом, и в палатке установился полумрак, тем не менее Джондалар заметил в глазах брата лихорадочный блеск.

Он попытался подбодрить Тонолана улыбкой:

– Как ты себя чувствуешь?

Тонолан поморщился и тихо ответил:

– Ничего… Но охотиться на носорогов я сейчас вряд ли смогу…

Какое-то время братья молчали. Тонолан прикрыл глаза и тяжело вздохнул. Каждый вдох отдавался в груди резкой болью, бедро с каждым часом ныло все сильнее и сильнее. Чем больше проходило времени, тем меньше становилась вероятность того, что Джондалар успеет переправиться через реку до начала зимних бурь. Тонолан был обречен на гибель, но он не хотел, чтобы ту же судьбу разделил и его брат. Он вновь открыл глаза:

– Джондалар, ты ведь и сам понимаешь, без посторонней помощи мне никак. Зачем тебе сидеть рядом?

– Что значит – никак? Ты молод и силен. Все будет в порядке.

– Времени осталось мало… На открытом месте нам все равно не выжить. Джондалар, иди! Ты отыщешь место для зимовья и…

– Да ты бредишь!

– Нет, я…

– Тогда зачем ты мне все это говоришь? Я понимаю все это и без тебя и знаю, что нам следует делать! У меня есть план!

– План? Какой такой план?

– Я раскрою его только после того, как обдумаю все детали. Может, ты хочешь поесть? Ты ведь ничего не ел.

Тонолан понимал, что брат не сможет оставить его. Он уже слишком устал, ему хотелось, чтобы эта мучительная агония закончилась как можно быстрее, он хотел, чтобы его старший брат выжил…

– Я не хочу есть, – сказал он, но, заметив в глазах брата тревогу, поспешил добавить: – А вот попил бы я с удовольствием.

Джондалар вылил в чашу остатки воды и, приподняв голову Тонолана, напоил его водой, после чего потряс мехом и сказал:

– Все. Пустой. Пойду налью еще.

Ему действительно хотелось поскорее выйти из палатки. Он понял, что Тонолан уже отказался от борьбы. Слова о плане были чистейшей выдумкой. Джондалар прекрасно понимал, что положение Тонолана безнадежно, ведь помощь можно было найти лишь на противоположном берегу реки…

Он поднялся на небольшую возвышенность, с которой хорошо просматривалась округа. Взгляд его упал на ветку, прибитую течением к торчавшему из воды камню. Он чувствовал себя таким же беспомощным, как и она. Вновь подчинив себя бесконтрольному иррациональному импульсу, он спустился к воде и, отшвырнув ветку подальше от берега, стал провожать ее взглядом. Ниже по течению он заметил еще одну иву и принялся пополнять свой скромный запас ивовой коры, прекрасно понимая, что она вряд ли сможет помочь его брату. Эта ночь обещала быть еще более тяжелой.

В конце концов он оставил берег Сестры и, вернувшись к небольшому шумливому ручью, наполнил мех водой, после чего направился к стоянке. Он так и не понял, что заставило его поднять глаза и посмотреть вверх по течению, тем более что шум воды заглушал здесь все прочие звуки. Он замер, приоткрыв рот от изумления.

На него неслась чудовищная водяная птица с длинной изогнутой шеей, высоким хохолком и злобным недвижным взглядом. В следующее мгновение он увидел, что на ее спине находятся совсем иные создания. Одно из этих существ приветственно взмахнуло рукой и воскликнуло:

– Хо-ла!

Никогда в жизни Джондалару не доводилось слышать столь приятных звуков.

Глава 7

Тыльной стороной ладони Эйла отерла со лба пот и с улыбкой посмотрела на маленькую золотистую лошадку, пытавшуюся схватить ее за пальцы. Кобылка боялась потерять Эйлу из виду и потому повсюду следовала за ней. Эйла нисколько не возражала против этого – ее вполне устраивала такая компания.

– Ну, лошадка, и сколько же мне нужно собрать для тебя зерна? – обратилась к ней Эйла, прекрасно владевшая языком жестов. Маленькая золотистая кобылка внимательно следила за движениями ее рук. Эйле вспомнилось собственное детство, когда она только-только начинала осваивать язык жестов, принятый в клане. – Ты хочешь изучить этот язык? Или, по крайней мере, научиться понимать его? Рук-то у тебя все равно нет, верно?

Некоторые жесты сопровождались характерными звуками. Полностью беззвучным являлся только древний формальный язык, разговорная же его форма была озвучена. Стоило какому-либо звуку