– Кобылка, тебе что, нравится меня слушать? – Эйла покачала головой. – Я кличу тебя то маленькой лошадкой, то маленькой кобылкой… Так дальше не пойдет. Мне кажется, тебе нужно дать какое-то имя. Может, ты хочешь услышать именно его? Хотелось бы знать, как тебя называла твоя мама… Только я вряд ли смогла бы произнести это имя.

Лошадка продолжала смотреть на нее во все глаза, словно понимая, что Эйла разговаривает именно с ней. В ответ на обращенные к ней жесты она тихонько заржала.

– Ты мне отвечаешь? Уинни!

Эйла попыталась изобразить нечто вроде лошадиного ржания. Услышав этот звук, кобылка вскинула голову и вновь заржала, на сей раз куда радостнее и громче.

– Выходит, это твое имя? – улыбнулась Эйла. Кобылка радостно замотала головой. Эйла рассмеялась. – Или всех жеребят зовут одинаково, или я чего-то не понимаю.

Эйла издала тот же звук и услышала в ответ радостное ржание. Так они забавлялись достаточно долго. Эйле вспомнилась совсем другая игра. Она играла в нее с маленьким Дарком, который мог воспроизвести любой звук, издаваемый ею. Креб рассказывал, что, когда ее нашли, она умела говорить на разные лады, немало поражая членов клана. Ее радовало то, что Дарк унаследовал эту ее диковинную способность.

Эйле пришлось продолжить сбор зерен высокой односеменной пшеницы. В долине встречались и двузернянка, и рожь, похожая на ту, что росла возле пещеры клана. Эйла все еще думала об имени для лошадки. Ей никогда не доводилось давать кому-либо имя. Она довольно улыбнулась. «Представляю, как бы удивило людей из нашего клана, что я размышляю над именем лошади. Они и так считали меня странной». Она стала любоваться резвящейся молодой кобылкой. «Как хорошо, что она живет со мной, – подумала Эйла, почувствовав подступивший к горлу комок. – С ней мне не так одиноко. Даже не представляю, как бы я без нее жила… Нет, ей действительно следует дать какое-то имя…»

Когда Эйла остановилась и подняла глаза к небу, солнце уже начинало клониться к западу. Небо поразило ее своей огромностью и красотой. На нем по-прежнему не было ни облачка, однако западная часть неба стала постепенно затягиваться белесой светящейся дымкой. Прикинув высоту солнца над горизонтом, очерченным вершиной утеса, Эйла остановилась. Заметившая это кобылка заржала и поспешила к ней.

– Может, нам пора возвращаться в пещеру? Только давай сначала попьем воды.

Положив руку на шею кобылке, Эйла повела ее к речке.

Деревья и кустарник, росшие у основания крутого южного склона, поражали обилием и пестротой красок, отражавших смену времен года: темная мрачноватая зелень сосен и елей была расцвечена золотистой, бледно-желтой, бурой и огненно-красной листвой. Эта укромная долина казалась особенно яркой на фоне окружавших ее тусклых и однообразных степей. Высокие стены защищали долину от ветра, и потому здесь было куда теплее, чем наверху. Обилие ярких красок говорило о том, что наступила осень, однако солнце продолжало пригревать по-летнему.

– Да, травы у нас маловато. Боюсь, тебе придется съесть свою подстилку…

Эйла бессознательно опустила руки и задумалась. «Осенью Иза всегда запасала траву для того, чтобы зимой подстилать ее под шкуру. Как хорошо она пахла, когда приходило время сменить травяную подстилку, а снаружи все было занесено снегом, ярился и выл ледяной ветер… Я любила засыпать, прислушиваясь к вою ветра и вдыхая вместе с запахом травы аромат лета…»

Кобылка поскакала к речке. Эйла снисходительно улыбнулась.

– Маленькая Уинни, наверняка ты хочешь пить, – сказала она жестами, издав при этом звук, похожий на лошадиное ржание, который вполне мог стать именем кобылки. – Уинни! Уинни!!!

Та вскинула голову, посмотрела на женщину и, перейдя на рысь, поспешила назад.

Эйла потрепала ее по холке:

– Мне кажется, тебе нравится такое имя. Можешь мне поверить, оно тебе подходит. Пора проводить церемонию наречения. Правда, здесь нет Креба, да и на руки тебя взять я не смогу, но это не так уж и важно. Я сама стану мог-уром. – Она вновь улыбнулась. – Подумать только, женщина – мог-ур.

Эйла продолжила путь к реке и неожиданно заметила, что они подошли к тому самому месту, где некогда находилась ее ловушка. Кобылка страшно разволновалась – она принялась громко сопеть, всхрапывать и бить по земле копытом. Судя по всему, само это место и то, что случилось тогда, запомнилось ей на всю жизнь. А табун так и не вернулся в долину. Уж слишком перепугали лошадей огонь и человечий крик.

Она подвела кобылку к реке только возле самой пещеры. Мутный поток, напитанный осенними дождями, уже вернулся в прежнее русло, оставив по берегам ровный слой жирной бурой грязи. Она зачавкала у Эйлы под ногами, заляпав ее кожу красноватыми брызгами, напомнившими ей о том, что во время совершения таких важных церемоний, как наречение, мог-ур использовал красную охру. Она окунула в красноватую жижу свой палец, начертила им на ноге непонятный знак и, широко улыбнувшись, зачерпнула полную горсть грязи. Теперь она могла обойтись и без охры. Эйла прикрыла глаза, силясь припомнить то, как Креб проводил церемонию наречения ее сына. Ей живо представилось его старое уродливое лицо. Пустая глазница, большой нос, мощные надбровные дуги, низкий покатый лоб, редкая жидкая бородка… Крепок и могуч, пусть и не молод. Как она любила это замечательное старческое лицо.

Она вновь не смогла устоять пред напором нахлынувших чувств. Как она боялась потерять своего сына и как ее обрадовал вид чаши, наполненной красной охрой… Она судорожно сглотнула, однако комок так и продолжал стоять в ее горле. Эйла смахнула со щеки слезинку. Кобылка ткнулась мордой ей в лицо, явно пытаясь утешить свою покровительницу. Женщина опустилась на колени и обняла ее шею.

Она совладала со своими чувствами и решила приступить к церемонии наречения. Грязь стекала с ее собранных в кулак пальцев. Зачерпнув еще одну горсть бурой жижи, Эйла подняла к небу другую руку (точно так же призывал духов Креб) и надолго задумалась, смущенная неожиданной мыслью. Духам клана могло не понравиться то, что их вызывают для наречения лошади. В конце концов она поняла, что в любом случае не остается ничего иного. Обмакнув кончики пальцев в грязь, она провела ими по морде лошади. Когда-то Креб сделал подобную же полоску на лобике Дарка. Она доходила до его маленького носика…

– Уинни, – произнесла она вслух и тут же перешла на формальный язык жестов. – Эта девочка… Эта лошадь нарекается Уинни. Уинни.

Кобылка замотала головой, пытаясь стряхнуть со своей морды жидкую грязь. Эйла радостно рассмеялась:

– Она скоро