недель вошли в большой торговый город Амритсар.

Вот она, значит, Индия. Причудливые строения, неведомые деревья, пестрый базар, меднолицые люди — кто полуголый, кто в белых одеждах… С любопытством смотрел Федор на чужую жизнь.

Кашгарец приодел Федора, дал отдохнуть. Но на постоялом дворе запирал его и приказывал слугам стеречь: не так боялся, что Федор сбежит, как того, что могут украсть.

Однажды кашгарец привел высокого, плотного индуса, одетого во все белое. Индус внимательно оглядел Федора, улыбнулся, сел, скрестив ноги, на ковер и сделал Федору знак: садись, мол, и ты.

Немало пришлось потом прожить Федору на Востоке, немало усвоил он обычаев, но труднее всего было научиться сидеть на полу по-индийски, уложив пятки на бедра.

— Sprék je de Néderlandse taal?[11] — спросил индус.

Федор, услышав голландский язык, изумился.

— Не бойся за себя, — продолжал индус. — Если все, что про тебя говорит купец, — правда, тебе будет хорошо.

«А, дьявол! — подумал Федор. — Все как сговорились — будет тебе хорошо да будет хорошо!»

Индус устроил настоящий экзамен. Спрашивал о плотинах и водяных колесах. Поговорили о европейской политике, о шведской войне. С удивлением Федор понял, что перед ним образованный человек. Потом индус заговорил с кашгарцем — уже по-своему. Ни слова не понял Федор, да и так было ясно: торгуются.

Торговались не спеша. Иногда кашгарец, привыкший к базарам, повышал голос в крик, а индус отвечал тихо, но властно. Потом индус размотал широкий пояс, достал малый мешочек и весы с одной чашкой и подвижным по костяному коромыслу грузиком. Из мешочка извлек два камешка, — они засверкали, заиграли зелеными огоньками. Положил камни в чашечку и, левой рукой держа петлю, правой двинул грузик по коромыслу, уравновесил.

Кашгарец глянул на значок, у которого остановился грузик, бережно взял камни, один за другим посмотрел на свет и, почтительно кланяясь, без слов начал разматывать пояс, прятать самоцветы.

— Видишь, какова твоя цена? — сказал индус по-голландски.

Не понравилась Федору такая высокая оценка. Не знал он толку в драгоценных камнях, но понял, что если и назначат за него выкуп, то немалый. Родные небогаты — где им такое набрать. Государь его видел-то раза два, разве вспомнит? А ежели в иностранную коллегию попадет дело о выкупе, дадут ли?

— Теперь укрепи себя пищей, — сказал Федору индус. — У меня мало времени, а ехать нам не близко.

Караван-сарайный служитель принес плов с бараниной, вроде узбекского, поставил кувшин с холодным питьем. Федор с кашгарцем принялись за еду, а индус встал, отошел к двери.

— Почему он не ест? — тихо спросил Федор.

Кашгарец предостерегающе шикнул.

— Он брахман. Они ничего не едят с другими. И мяса не едят, и еще много чего…

— А кто он? — полюбопытствовал Федор.

— Наверное, большой господин, — неопределенно ответил кашгарец. — Знаю — зовут его Лал Чандр. Он откуда-то из ближних мест, из Пенджаба…

К вечеру крытая повозка Лал Чандра была уже далеко от Амритсара. Обнаженный до пояса возница погонял коней. Лал Чандр сидя дремал, привалившись к ковровой подушке, а Федор, лежа на дне повозки, весь ушел в думы о далекой родине…

Миновали Лахор, спустились берегом реки вниз по течению. Потом свернули на запад и долго ехали пустыней, напоминавшей Приаралье. Переезжали русла пересохших речек; наконец, свернув по берегу одной из них, повозка остановилась перед железными глухими воротами в высокой каменной стене.

Ворота открылись, пропустили повозку и закрылись. Федор, выглянув, не увидел у ворот ни души. Безлюдной была и длинная дорога, что вела через сад с незнакомыми деревьями. В нагретом воздухе стоял дурманный аромат — должно быть, шел он от крупных, ярких цветов.

Повозка остановилась у высокого каменного строения; всюду ниши, а в них — изваяния странных существ.

Лал Чандр неспешно сошел на землю. За ним спрыгнул Федор, размял затекшие ноги. Следом за Лал Чандром прошел узким сводчатым полутемным коридором в прохладный зал. Там стояла большая фигура из полированного камня. Такая статуя Федору и в дурном сне не мыслилась: на невысоком, в три ступени, пьедестале сидела, подвернув под себя ноги, женщина с невиданно прекрасным лицом, слепыми глазами и загадочной, пугающей улыбкой на губах. У нее было шесть рук: две мирно сложены на коленях, две, согнутые в локтях, подняты вверх, и еще две — угрожающе простерты вперед. На ее обнаженном торсе разместились три пары грудей.

Лал Чандр сложил ладони перед лицом и пал ниц перед изваянием, замер надолго.

«Молится, — подумал Федор. — Божество какое-то. Значит, не мусульманское…»

Наконец индус поднялся, трижды поклонился богине. Потом повел Федора в небольшую комнату с голыми каменными стенами, со сводчатым потолком — чисто монастырская келья. Комната была косо освещена солнцем через окно у потолка. В полу был бассейн с водой, видно — проточной. В бассейн спускались гладкие ступени.

— Не знаю, предписывают ли твои боги омовение, — сказал Лал Чандр. — Я прежде прочих дел должен очиститься. Если желаешь, можешь и ты совершить омовение.

Федор живо разделся и с наслаждением погрузился в прохладную воду. Начал шумно плескаться, не замечая недовольного взгляда индуса.

После омовения Лал Чандр провел Федора другим коридором в большой светлый зал. Окна выходили в сад, вместо стекол или слюды были в них затейливые ставни со сквозной резьбой. И здесь была статуя Шестирукой, только поменьше, медная, на высокой мраморной подставке.

Вдоль стен стояли низкие столы, над столами — полки. Все было уставлено стеклянными, глиняными и металлическими сосудами причудливых форм, весами, песочными и водяными часами.

В углу возвышалась