Это была очень странная характеристика, но идеально подходящая Сашке. Умная женщина его тетка. Очень умная.

– А Филин?

– Умер твой Филин, – буркнула она, даже не поднимая головы. – Год спустя после Сашки и умер.

Горько осознавать, что я опять оказался прав. Впрочем, в таких вещах я никогда не ошибался и чувствовал смерть буквально нюхом. Тут уж закрывайся или не закрывайся, все равно чувствовал.

– Спасибо, здоровья вам! – выпалил я.

Старуха посмотрела на меня, и я увидел в ее глазах страх.

Ну вот, и она, кажется, догадалась.

– До свидания. – Я поспешно пошел прочь.

А она бормотала что-то мне вслед. Кажется, отпугивающий зло заговор. Ну что же, вполне уместно. И вправду умная женщина.

Пыльная дорога привела меня к гибельному озеру.

Было ясное летнее утро, но над озером висели тяжелые тучи. Именно над ним – дальше все небо оставалось чистым. И тишина… глубокая первозданная тишина, от которой кружится голова и замирает в страхе сердце. Сколько бы лет ни прошло… сколько бы лет меня здесь не было.

По спине невольно пробежал противный холодок.

Как и раньше, я вновь ощутил пристальный хищный взгляд идола, наблюдающего за мной из-под воды.

– И не надейся! – буркнул я, отворачиваясь.

Он ничего не сможет сделать, пока я сам ему не поддамся, а уж поддаваться я никоим образом не намерен. Пусть сидит на дне озера без привычной пищи хоть целую вечность.

Осторожно, боясь потревожить обманчивый покой воды, я обошел озеро и оказался у старой церквушки. И она осталась в точности такой же, как я помнил, только на деревянных, еще прочных, несмотря на прошедшее время, ступенях лежал свежий букет ромашек.

Я смотрел на них, а потом почувствовал Аню. Она стояла за моей спиной, шагах, наверное, в десяти.

Медленно, очень медленно я оглянулся…

Она действительно была совсем рядом, полускрытая тенью густых деревьев. Девочка лет двенадцати-тринадцати, с длинными, до самой поясницы, светлыми волосами, в белоснежном свитере, к которому не приставала грязь, и аккуратных синих джинсах, а в руках у нее был недоплетенный венок из луговых цветов и трав.

Я посмотрел на нее – и словно не бывало этих шести долгих лет, школьных будней, веселых компаний и подружек, с которыми прикольно потусить на дискотеке и целоваться, сбежав от приятелей, где-нибудь в уголке двора.

– Аня, – тихо позвал я.

А она смотрела на меня с ужасом. Она испугалась, что я вернулся за ней.

На миг странная мысль действительно промелькнула в моей голове. А ведь я могу сделать так, что она станет почти живой и пойдет за мной всюду, куда я только пожелаю. Достаточно одного-единственного слова.

И я хотел, чтобы она была рядом. Она единственная девушка, которую я вспоминал. Наверное, она единственная, кого я мог полюбить… Сашка, Сашка, что же ты наделал?! Если бы не ты, мы с Аней могли бы встретиться по-другому, и все бы тогда пошло совсем не так…

Но поздно. Словно стеной между нами стояли ее смерть и моя сила.

Закрыв глаза, я сосредоточился, прогоняя искушение.

Шутишь, старый, позабытый людьми бог! Твои расчеты не верны.

Врешь! Не поддамся! Даже не пытайся соблазнить!

Аня смотрела на меня, ожидая моего решения, а потом так же молча и совершенно бесшумно отступила и исчезла.

Я отпустил ее, дал уйти, остаться в том мире, который так рано отвернулся от нее и в который – я чувствовал это ясно благодаря обретенному мной дару – она не несла зла. Пусть несчастная девочка бесконечно бродит здесь, вокруг волшебного озера, собирая цветы и хотя бы немного чувствуя себя живой. Я мог уничтожить ее, но не стал этого делать. Каждый имеет право на пускай призрачное, но счастье. Каждый, кто не причиняет другим вреда.

Вот и все. Все закончилось.

Мое прошлое ушло от меня. Теперь нас действительно ничего не связывает. И тогда я сел на землю и хрипло расхохотался.

Должно быть, я выглядел на редкость нелепо: высоченный парень с отросшими до плеч волосами, в здоровенных берцах и простой белой, без единой надписи, футболке – как-то с тех детских пор я разлюбил изображения черепов и всякие таинственные и мрачные надписи – сидит на берегу и хохочет, запрокидывая голову к небу.

Но мне не было дела ни до чьего мнения. Я знал, что выдержал испытание. Я потерял все, и у меня ничего не осталось, а значит, нужно идти дальше, за горизонт, в закат. И узнать, наконец, что там находят герои многочисленных фильмов.

Тучи над озером рассеялись.

Наступил новый день.

Бывают места, где не действуют привычные нам законы реальности. Места, живущие по своим собственным, странным и диким законам.

В одном из таких мест мне и довелось побывать…

Ближе к полуночи внезапно задул жестокий ветер, и старый лес, окружавший монастырь, заскрипел под его бурным натиском.

Клочья бледных ночных облаков неслись по мрачному небу, иногда закрывая луну.

Человек в длинном черном одеянии, который брел незримой тропой через лес, гнулся и стонал, словно тоже был старым деревом. Он что-то бормотал, но и сам не слышал своего голоса в шуме бури.

И вот наконец тропа привела его на голый, безлесный холм. Только одно дерево гнулось и трещало на вершине.

Ветер ударил в лицо с такой силой, что человек чуть не упал. Однако он заставил себя выпрямиться и раскинул руки.

Издали он напоминал черный обожженный крест. Такой крест мечтает иметь на своей могиле всякая нечистая тварь, ибо он не препятствует мертвому выйти из земли, чтобы насытиться живой кровью.

Издалека донеслись мерные удары монастырского колокола.

Колокол бил двенадцать раз.

Полночь!

Ветер неистовствовал, завывая громче и громче.

Человек поднял голову к луне, ночному солнцу колдунов, упырей и оборотней, и начал произносить проклятие. Ветер вырывал слова из его рта и разносил обрывки их по округе, словно гнилые листья:

– Аминь… бысти тебе… в керсту живьем ввержену… дондеже не грянет… тварь кобную в нощь купальскую осилит… до третьего коура на могиле высокой… развезнется удолие и ра-зится бесследно… и не восстанет николиже…

Тот, кого он проклинал, слышал каждое слово, несмотря на то что находился за версту от холма. И проклятие накрепко впечатывалось в его память.

Слезы катились по его измученному лицу, но не в силах он был их вытереть, потому что стоял прикованным к стене. Все, что он мог, это стенать, молиться – и ждать годы и века.