Ждать, пока не явится тот, кому предназначено разрушить проклятие, избавить его от вечных мучений… и погубить.

Уничтожить.

* * *

То, что этот дядька был мертвый, понял бы даже пацан ясельного возраста.

Нет, само собой, на мертвецов не натыкаешься в каждой песочнице или на игровой площадке! Но у всех дома есть телевизоры, по которым то и дело идут всякие нехорошие киношки про убийства, убийц и про их многочисленные несчастные жертвы, – ну и благодаря этому невольно пополняешь образование. А маленькие цифирки 12+ или 16+, которые теперь, надо или не надо, мелькают в углу экрана, могут удержать вдали от телевизора только грудничков, и то лишь потому, что те самостоятельно ничего включить не могут, разве что свою собственную кричалку. Взросление же прочего молодого поколения происходит под диктовку телеящика – так папа Сереги Сапожникова называет телевизор, – а потому все вполне подкованы в данном вопросе и живого от мертвого отличат с полпинка.

Так что если ты – без разницы, пацан ясельного возраста, 12 тебе плюс или уже 16! – вдруг обнаруживаешь в непосредственной близости от себя невесть откуда взявшегося незнакомца, испачканного сырой землей, с желтовато-зеленоватой физиономией, закатившимися незрячими глазами, с синими губами, с черной повязкой поперек лба (эта повязка, если кто не знает, называется «венчик», или «похоронная лента»), – ты, конечно, с первой минуты понимаешь, что перед тобой самый натуральный труп.

Мертвец, короче.

Но… но эта первая минута проходит, и ты смекаешь, что ошибся, потому что мертвец – ну, труп, без разницы! – должен где-нибудь лежать: в могиле, в гробу, просто в земле, на автостраде, где произошла авария, на каталке в морге… короче, он по определению обязан неподвижно лежать. А если этот желто-зеленоватый сидит, а не лежит, и глаза у него вовсе не незрячие, а устремлены прямо в твои глаза, и сведенные судорогой пальцы тянутся к тебе, и он издает какие-то хлюпающие звуки типа такого трупного смеха, смертельно, прямо скажем, веселого! – в общем, если все это происходит, ты понимаешь, что перед тобой не обычный мертвец, а мертвец оживший. И если ты до сих пор еще не хлопнулся в обморок, как девчонка, ты орешь: «Нет! Этого не может быть!» – а потом все же хлопаешься в этот самый обморок – со слабой надеждой, что этого и впрямь не может быть, что все это глюк, а когда ты очнешься, желто-зеленого дяденьки с синими губами и похоронным венчиком в купе уже не будет.

Но знай, друг, надежда твоя – напрасная надежда! Это не глюк, это суровая реальность, и теперь неживой дяденька от тебя уже не отвяжется: ты влип в непонятную каку-бяку крепко, очень крепко, и неизвестно, вылезешь ли из нее когда-нибудь вообще!

* * *

Доктор Краев собирался уехать из своего дома навсегда и возлагал большие надежды на нынешнюю ночь. Для него очень многое должно было решиться.

Он станет богатым. Таким богатым, каким мечтал быть с тех пор, как узнал, за что на самом деле посадили в тюрьму его отца.

Он немного помечтал о том, как будет жить, когда это случится, но потом заставил себя заняться последними сборами.

Наконец он окинул прощальным взглядом комнату, куда больше не намеревался возвращаться.

Под столом валялся исписанный листок бумаги.

Человек поднял его и пробежал взглядом по строчкам:

«Аминь! За дар твой залазный бысти тебе, калугер, в керсту живьем ввержену, и стояти изъязвлену в ужах словес моих, дондеже незапу не грянет наследок твой, чадо колена седьмого, могущий зрети нежить допреж полунощи. Сей наследок мыт отвергнет, навий, упырей и прочую тварь кобную в нощь купальскую осилит без меча, без сулицы и рожна осиннаго, аще не сугнет оного орда моя, ведомая балием подхибным, отай подручником бирева нашего вельзевела.

Сие ести клятое заклятье мое нерушимое!..»

Доктор Краев поморщился. Текст довольно длинный, а читать до конца нет ни сил, ни времени.

Ну и тарабарщина!.. Сколько времени он убил на то, чтобы перевести ее на нормальный русский язык и прочесть! Ну и зачем он этим занимался?

Вот перевод, на обороте. Старинное проклятие, которое имеет значение только для того, кто был проклят. А этого опасного наследка, может, и в природе не существует!

Доктор Краев хотел выбросить листок, но тут же вспомнил, что делал на нем кое-какие интересные заметки, когда читал старинные книги по этой теме. Заметки могут еще пригодиться.

Кейс и чемодан были уже закрыты, поэтому доктор Краев сложил листок вчетверо и сунул в карман куртки.

Ну а теперь – в путь!

* * *

Есть такая пословица: «Хорошее начало полдела откачало!» Мол, если что-нибудь начинается хорошо, то и дальше все будет о'кей. При этом подразумевается: если начинается плохо, значит, и потом все пойдет наперекосяк, а то и вовсе приведет тебя к летальному исходу…

Пословицы называют народной мудростью. Серега Сапожников убедился в правоте конкретно этой мудрости на собственном печальном опыте.

Родители Сереги должны были лететь в Турцию – на международную конференцию судмедэкспертов.

Это, надо сказать, работа тяжелая и хлопотная, поэтому большую часть своей жизни Серега общался только с кем-то одним: или с папой, или с мамой. Другой родитель был в это время на дежурстве, без разницы, день на дворе или ночь, праздники или будни. Папа и мама Серегины даже друг с другом редко виделись, поэтому ужасно обрадовались, когда им выпал шанс вместе полететь в Турцию.

Сереге же предстояло отправиться в Казань, к папиной сестре тете Оле. Но он вовсе не считал себя обиженным судьбой. В Казани летом почти такая же жарища, как в Турции! Конечно, Босфора в Казани нету, и Дарданелл тоже, зато у тети Оли домик над Волгой – спустись на бережок и хоть укупайся! В саду длинные грядки клубники, заросли малины, смородины и крыжовника, яблонь и слив… И все это богатство на лето поступает в полное распоряжение любимого племянника.

Словом, Серега совсем не возражал против поездки в Казань, даже наоборот!

Отвезти его должен был отец: выпросил на службе сутки, чтобы сгонять туда-обратно и заодно повидаться с сестрой.

Сначала собирались поехать на машине, как ездили всегда сколько Серега себя помнил: до Казани от Нижнего Новгорода каких-то пять-шесть часов, – однако на изрядно потрепанном «Рено» внезапно полетела подвеска. Пришлось оставить машину в сервисе и брать билеты на поезд.

И вот, когда оба Сапожниковы, старший и младший, только вошли в свое второе купе пятого вагона, старшему позвонил его начальник.

Серегин отец выслушал то, что ему сказали, а потом остолбенел и онемел. В этом полном ступоре он пребывал минут пять, не меньше. Серега уже подустал прыгать вокруг и спрашивать, что случилось да что случилось!

Потом отец все же пришел в себя и нетвердым голосом сообщил, что в Казань ехать не может, ему приказано немедленно вернуться на работу, потому что дежурный эксперт увезен в больницу с приступом аппендицита, а необходимо срочно выезжать на место преступления.