– Ну и чем бы ты смог помочь, если, по твоему собственному выражению, в хламину был? – не унимался Гудрон.

Гриша не нашелся что ответить. Я же принял к сведению, что помимо жадра есть и еще одно средство. Но оно на самый крайний случай.

Вспоминая этот разговор, я посмотрел на остальных: они ничего не чувствуют? А может, и за жадры уже схватились, чтобы отогнать то самое чувство, от которого самому мне так неуютно здесь? Но нет, такого не случилось. Не стал трогать свой жадр и я. Янис предупредил, что в нем осталось не так много, и потому следовало приберечь для куда более подходящего случая. «Наверное, дело во мне самом. Все-таки у них к таким вещам, как, например, перенесшийся с Земли дом, уже привычка, и им не становится от этого не по себе. Привыкну и я».

– Как будто бы чисто. Потопали. – Грек поднялся в полный рост.

И мы потопали. Но не беспорядочной гурьбой, весело обсуждая, что ценного можем обнаружить в доме, а так же, как шли и в любом другом месте: цепочкой, след в след, разбив окружность на сектора, держа оружие наготове и стараясь издавать при ходьбе как можно меньше шума. Грек выбрал к дому такой подход, когда местное светило оказалось за нашими спинами. Ничтожное, но преимущество. Наверное.

Шли, ожидая, что в любой момент брызнет осколками стекло в одном или даже в нескольких окнах и вслед за этим раздадутся выстрелы. Кто-то их сможет услышать, а для кого-то последним, что он увидит и почувствует, будет вспышка в глубине одной из комнат, затем придет острая боль, которая долго не продлится. Хотя кто его знает, успевает ли человек перед смертью почувствовать боль от рокового выстрела. С того света, чтобы рассказать, еще никто не возвращался.

Было жутковато. И я клял последними словами дом за то, что он не догадался возникнуть где-нибудь в более подходящем месте. Посреди леса, например, который подходил бы к нему вплотную. Нет, угораздило же его оказаться там, где незаметно к нему не подобраться!

Непреодолимо тянуло посмотреть на дом, чтобы заглянуть в окна. Вдруг смогу разглядеть смутное движение притаившегося врага, блеск линзы прицела, что-то еще, что должно предупредить об опасности. Но нельзя. У меня своя зона ответственности, и опасность может нагрянуть именно оттуда. За домом следят Грек с Янисом. И я держался.

«Представляю, каково сейчас Янису! Он ведь идет первым, – размышлял я. – Возможно, первый выстрел именно ему и достанется. Или Греку. Тот следует вторым, но опытный глаз сразу определит в нем командира, от которого следует избавиться в первую очередь. Остальным хоть чуточку, но легче: стоит только появиться хотя бы намеку на опасность, как все бросятся на землю, чтобы уменьшить себя как цель. Те, кто успеет».

Глупо, наверное, выглядело со стороны, когда шестеро вооруженных мужиков и с рюкзаками на спине по команде Грека вдруг бросались на землю, ощетинившись стволами в ту сторону, откуда приходила гипотетическая опасность. Но ведь никто не отлынивал. В том числе и сам Грек, хотя все эти учения были затеяны только ради меня. Но теперь я точно знал, куда и как мне броситься, как за какие-то доли мгновения освободиться от рюкзака и что делать дальше.

И еще я вспоминал рассказ Гудрона о том, как высоко в горах их разведгруппа нарвалась на минное поле:

– Часа полтора у нас ушло на то, чтобы двести метров преодолеть, и оказаться на каменной россыпи. Как я мечтал стать птичкой, кто бы только знал! Вокруг из-за этой проклятой «зеленки» ни черта не видно, а где-то поблизости должна быть база, которую мы и разыскивали. Начнут стрелять – и все, каюк! Сильно не дернешься: смерть где-то тут, под ногами. Мы буквально по сантиметру передвигались. Двести метров за полтора часа!

«Да уж, с такой закалкой многие из местных опасностей ему вообще нипочем. А иные и вовсе ничего, кроме усмешки, не вызывают». Я мельком взглянул на непроницаемое лицо Гудрона.

Наконец мы приблизились к самому дому. От него пахло так, как будто он по-прежнему стоял там, где ему и положено. На проспекте каких-нибудь Энтузиастов или улице Ленина. Нагревшимся под жаркими лучами бетоном, едва уловимо битумом и еще чем-то непонятным, но таким родным. Если закрыть глаза, сразу же очутишься на Земле. Разве что не будет хватать уличного шума: гудения моторов проезжающих мимо автомобилей, детского смеха и разговора бабушек на лавочке у подъезда. Ну и доносящегося из открытого окна переполненного через край уверенностью голоса из телевизора: как у нас все замечательно, а вскоре будет еще лучше. Или наоборот: как отвратительно плохо, и полного звиздеца ждать осталось совсем недолго. Тут уж все зависит от предпочтений конкретного слушателя.

– Заходим. Первым войду я, затем Гудрон, Янис, следом остальные, – знаками объяснил Грек.

Через каких-то полминуты мы полностью разочаровались в своей находке. И чем выше мы поднимались, тем сильнее становилось наше разочарование.

Пролет за пролетом, и повсюду одна и та же картина – дом, который снаружи производил впечатление, как будто все жильцы покинули его буквально пять минут назад, изнутри выглядел совсем по-иному. Абсолютно голые стены, на которых не осталось ни клочка обоев, ни панелей, ничего. Такая же картина с полом и потолком. И совершенно пустые комнаты. То же и на балконах, где люди зачастую хранят всяческий хлам, выбросить который не поднимается рука. Или устраивают пусть крохотную, но жилую комнатку, кабинет, мастерскую, и в этом случае там можно обнаружить все что угодно. Мы неслись вверх, и надежда найти хоть что-нибудь ценное таяла с каждым новым этажом.

Все, последний, девятый этаж. Тогда-то Грек и скомандовал жестом: стоп! Судя по тому, что его указательный палец не лег на спусковой крючок, а по-прежнему находился сразу за ним, немедленно опасность нам не угрожала. Тогда что? Это интересовало не только меня.

– Грек, что там?

– Сам не пойму.

Еще несколько ступенек, и стало понятно недоумение Грека. Три из четырех входных дверей на лестничной площадке отсутствовали, как и везде. Четвертая была на месте. Но не полностью. От добротной стальной двери оставалась ровно половина.

– Впервые такое вижу, – признался Гудрон.

– И я, – кивнул Янис. – Ну что, входим?

– А нас не того? – Сноуден не договорил, но и без того было понятно, что он имеет в виду.

То, что нас тоже сможет разрезать так же, как оказалась разрезанной наискосок многослойная стальная дверь вместе с системой запирания, ригелями и прочим. Причем настолько ровно, что на месте разреза не осталось ни наплывов, ни заусенцев. Как будто по листу обычной бумаги полоснули опасной бритвой. Даже цвет не изменился. На месте разреза металл начинает играть цветами радуги, но сейчас был не тот случай.

– Боря, сунь палец, – попросил Гриша. – А то как-то боязно туда лезть.

– Я сейчас твою голову туда суну! – пригрозил Гудрон, отлично понимая, что Гришей движет не страх, а желание подковырнуть.

– Ладно, входим, – принял решение Грек и сделал шаг.