Так вот: Каскет не только не притих, не только не сбежал куда подальше – он в непосредственной близости! Сначала Томск – город, в котором Угорь проработал оперативником целых пять лет. Город, в котором он совсем недавно побывал, выполняя Танину просьбу. Возможно, Евгений даже столкнулся с ним на улице в то утро, когда шел на квартиру к Серпинским. Теперь – Новосибирск. Совсем рядом. Возможно, прогуливается сейчас по соседней улице. Или…

Угорь вздрогнул и ни с того ни с сего начал озираться.

Каскет может быть прямо здесь, в ИКЭМе!

Никто из членов разгромленной общины не мог однозначно описать его внешность – одним и тем же Иным он мог представать в разных обликах. То это был пожилой шаман в порге и онучах, то великан ростом с разбушевавшегося Неваляшку, то средних лет мужчина в строгом костюме и накрахмаленной рубашке…

Великий Шаман, сын Первого Шамана Дога, может находиться среди «подопытных кроликов» или среди тех, кого пригласили для изучения свойств звука и ритма! Он может присутствовать на процедурах, слушать разговоры Евгения с Остыганом или Герычем, ходить по коридорам, обедать в столовой – а потом, приобретя внешность композитора Михальчука, относить партитуру в «Зал торжеств» или ближайший ресторан.

Озарение было столь мощным, что ноги сделались ватными.

Полный институт Иных, но только десяток-другой из них дееспособны. Остальные беспомощны, и «перещелкать» их составит не больше труда, чем загнанных в ловушку слепых волчат. Вот послушает еще Каскет разговоры, узнает о планах руководства, о том, какие методы лечения изобретены, вынесет для себя пользу – и вперед! Больше собранные здесь ему будут не нужны.

Необходимо было срочно поделиться своими подозрениями хоть с кем-нибудь – с Семеном или Артуром, с которыми Евгений после первой встречи фактически не пересекался. Или с Остыганом. Или с Герычем. Или…

Евгению все-таки пришлось сесть, поскольку ноги отказывались держать – чисто человеческая реакция на стресс. Ни с кем нельзя делиться. На роль Каскета одинаково подходят и Остыган Сулемхай, и Герыч, и уж тем более – один из чужаков– наблюдателей.

Дело пошло значительно быстрее, когда Аристарх обнаружил, что необходимыми свойствами можно наделять приборы и отдельные блоки по ту сторону тени, в холодном сером мире.

Он уже не испытывал сложностей, что возникали в самом начале изысканий, – да, здесь по-прежнему было холодно, но оказалось, что этот холод вполне можно терпеть и даже не замечать; да, здесь по-прежнему сложно было дышать, однако довольно скоро он выяснил, что сложность эта – психосоматического характера. Это легким «казалось», что кислорода недостаточно, а все прочие органы и, самое главное, мозг функционировали замечательно. При желании можно было вообще задержать дыхание минут на пять-десять – и ничего бы не поменялось, поскольку параллельное пространство позволяло ему обходиться вообще без воздуха.

Все работало настолько изумительно, что Гранину даже начало казаться, что не стенд с экспериментальной схемой создает возможность перехода, а сам он каким-то образом подталкивает аппаратуру к открытию портала. Аппаратура словно извинялась за то, что заставила создателя провести за настройкой десятки бессонных ночей, заставила вытерпеть множество бытовых неудобств и отрицательных эмоций.

Подобрав подходящий по размеру чемоданчик, Аристарх приступил к минимизации составляющих схему частей. Вскоре, как он надеялся, можно будет провести эксперимент по перемещению вне стен лаборатории. Тогда, вероятно, станет понятнее, что собой представляет это сумрачное пространство.

* * *

Артему Бурнатову из Североморска удалось всерьез напугать Евгения.

Прогрессирующая паранойя – штука сама по себе весьма печальная. Даже если речь не идет о постоянном страхе и мании преследования, ежеминутно подозревать всех и каждого, мысленно навсегда расставаться то с одним знакомым, то с другим по причине подходящих к нарисованной картине нюансов характера и поведения – мало приятного. Особенно для Светлого. Угорь боялся теперь заводить разговоры на серьезные темы, боялся звонить по телефону-автомату Сибиряку и даже в столовой ощущал незримое присутствие Каскета, принявшего облик кого-то, с кем Угорь ежедневно здоровался.

А Артем попросту исчез. Вот сразу после того, как забежал уточнить про Федора Кузьмича Денисова. Ни в тот день, ни на следующий Евгений его не видел. Когда же через двое суток на очередной «музыкальной» процедуре за пианино сел совершенно незнакомый молодой человек, оперативник напрягся как никогда.

– Простите, а где Артем? – спросил он пианиста, укладываясь в кресло, больше всего напоминавшее стоматологическое.

– Ну, я Артем, – грубовато ответил музыкант.

Угорь похолодел. Неужели этот приятный юноша с бородкой и бачками, с неподдельным восторгом расспрашивавший о возрасте Евгения и виртуозно игравший на инструменте, тот самый юноша, что так галантно подхватил у Веры из рук тяжелую сумку, тот самый, что ненавязчиво и неумело флиртовал с медсестрой из кабинета № 5, – неужели он и есть Хозяин?! Если это действительно так – тогда становилось понятным, по какой причине исследование ритма и частот пока не дало никаких результатов. Если Артем – Каскет, уж он-то прекрасно понимал, как надо играть мелодию, а как – не надо.

– Простите еще раз, – непослушными губами произнес Угорь. – Вы – Артем? Артем Бурнатов из Североморска?

Музыкант с любопытством взглянул на странного пациента.

– Нет, Захаров из Иркутска. А что?

От сердца отлегло.

– Простите, – позднее обратился он к медсестре из кабинета № 5, – а вы не видели Артема?

– Кого-кого? – вежливо улыбнулась она.

– Ну, молодой человек, который играет на пианино и… ну… симпатизирует вам.

– Евгений Юрьевич, вы смеетесь? Здесь четыре сотни пациентов. Уж простите за нескромность, но «симпатизирует» тут каждый второй – от безделья. Даже старички, – уточнила она и тут же поправилась: – Особенно старички…

– Он на пианино играет, – снова напомнил Угорь, чувствуя себя ужасно неловко.

– Хорошо, что не на тромбоне.

– Почему? – удивился дозорный.

– Потому что с тромбоном он бы точно сюда пришел – продемонстрировать мне свое искусство, – рассудительно заметила медсестра, и что-то подсказывало Евгению, что за этими словами кроется сарказм. – А пианино же сюда не притащишь, верно? Нет, простите, я не понимаю, о ком вы говорите. Я же на процедурах не присутствую!

– Да, верно…

Угорь был обескуражен, и потому, когда и еще через день Бурнатов не объявился, решил пойти ва-банк – то есть разыскал наблюдателя из Москвы Семена. Наблюдатель Семен раздобыл где-то самовар и в момент, когда Евгений его обнаружил, смачно прихлебывал чай с медом.

– Бурнатов? – сдвинув на затылок кепочку и вытерев испарину носовым платком, переспросил столичный гость. – Не знаю такого. А должен?