Бэлль старалась не расплакаться от ужасной мысли о том, что ее передают из рук в руки, как кусок вырезки на рынке Смитфилд.

— Мои новые хозяева еще хуже? — спросила она.

— Твой новый хозяин заплатил за твое пребывание в этой лечебнице. Он следит за тем, чтобы у тебя была вкусная еда, мягкая постель, чтобы ты поправилась. Ты для них ценный товар. Тебя никто не обидит, если ты не станешь выпускать коготки.

Бэлль была слишком напугана, чтобы продолжать расспросы. Она поверить не могла, что у кого-то, кто купил больную девушку, изнасилованную несколькими мужчинами, и потом отправил ее в Америку заниматься проституцией, могут быть благочестивые намерения.

Бэлль опустила голову и заплакала.

Лизетт положила руку ей на плечо.

— В этом доме я выходила много таких, как ты, но сразу видно, что ты сильна духом. И к тому же красавица и, мне кажется, умница. Воспользуйся своим умом. Поговори с другими девушками, поучись у них и жди своего часа.

И Лизетт быстро покинула комнату, оставив рыдающую Бэлль одну.

Бэлль уже потеряла счет времени с того дня, как ее похитили на улице. Она помнила, что это произошло четырнадцатого января. Девушка намеревалась спросить у Лизетт, какой теперь день, но не спросила, потому что боялась, что, узнав, сколько времени прошло, сможет поверить в то, что больше никогда не увидит маму и Мог.

Ей настолько не хватало Лондона, что даже сердце щемило. Не хватало Мог, аромата свежей выпечки в кухне, приятной мысли о том, что ночью она подоткнет ей одеяло и поцелует, осознания того, что она всегда будет ее любить. Не хватало мамы. Возможно, Энни и не была такой же ласковой, как Мог, но иногда одаривала дочь улыбкой, когда испытывала чувство гордости за Бэлль. Девочке не хватало маминого звенящего смеха, который, как хорошо знала Бэлль, звучал так редко, и тем не менее она слышала его чаще других, потому что умела рассмешить Энни.

Но Бэлль не хватало не только близких людей, ей не хватало шума толпы, знакомых запахов. Возможно, Париж и красивый город, но он чужой для нее. Бэлль хотелось снова оказаться с Джимми на цветочном рынке или пробежать по набережной, скользя по льду. В тот день, когда юноша обнял ее, желая успокоить, она почувствовала к нему нечто особенное — Бэлль не сомневалась, что он стал бы ее возлюбленным, если бы ее не похитили.

И это было ужаснее всего. Ее лишили самых простых радостей: поцелуев с возлюбленным, мечтаний о собственном шляпном магазинчике, о замужестве, о детях. Все это перечеркнули, этому никогда не бывать. Никогда больше она не встретит парня, который смотрел бы на нее, как Джимми — особым, немного наивным взглядом, говорящим о том, что она — девушка его мечты.

Стоя у окна и глядя на падающий на поля снег, на сгущающиеся сумерки, Бэлль поняла, что со дня ее похищения прошло уже около месяца. Следовательно, на дворе конец февраля.

Она подозревала, что именно снегопад мешает отправить ее в Америку.

На следующий день после разговора с Лизетт Бэлль проснулась и увидела, что за окном валит снег. Уже три дня стояли морозы, и сугробы не таяли. Теперь опять начался снегопад — по дорогам, скорее всего, не проехать.

Возможно, Бэлль должна была радоваться тому, что поездка откладывается, но она не испытывала особого восторга. Запертая в четырех стенах, она чувствовала себя как в тюрьме — пусть даже и в уютной, но тюрьме. Бэлль хотелось куда-нибудь уехать — по крайней мере, по дороге у нее появится шанс сбежать. Ехать намного лучше, чем смотреть в окно на замерзающие поля и гадать, что ждет ее в будущем.

Переезд оказался неожиданным и пугающим. Еще минуту назад Бэлль крепко спала — и вот ее уже будит женщина, которую она раньше никогда не видела, и велит одеваться. За окном темно, хоть глаз выколи, а женщина постоянно твердит: «Vite, vite»[7] — и запихивает в сумку смену белья Бэлль и ее ночную сорочку.

На долю секунды девочке показалось, что такая спешка вызвана тем, что женщина пришла ее спасти, но надежда на это вскоре растаяла как дым. Когда женщина потянула Бэлль вниз по лестнице, в вестибюль вышла экономка, которая иногда заглядывала к ней в комнату с Лизетт, и протянула корзину, где, по всей видимости, лежала провизия на дорогу.

При выходе из дома на Бэлль надели темно-коричневую шубку, вязаные рукавички и капор, отороченный мехом кролика. Капор полностью закрывал ей уши. Вещи пахли плесенью и выглядели старыми, но на улице было так холодно, что Бэлль была рада теплой одежде.

В стоящем на улице экипаже их ждал мужчина, и хотя он обращался к спутнице Бэлль по-французски и помог ей забраться в экипаж, девочке он не сказал ни слова и даже не представился. Было слишком темно, чтобы Бэлль могла его рассмотреть, но ей показалось, что он среднего возраста, с седой бородой.

За время долгого пути ее спутники обменялись всего несколькими словами. Бэлль продолжала кутаться в шубу. Колени она прикрыла грубым одеялом, но из-за холода заснуть не смогла.

Когда рассвело, женщина открыла корзинку с провизией и протянула Бэлль большой ломоть хлеба и сыр. Она что-то отрывисто произнесла, и хотя Бэлль не понимала по-французски, она решила, что это приказ есть, поскольку позже кормить ее никто не станет.

В этой части Франции снега лежало меньше и местность была более холмистая, чем там, откуда они приехали, но места казались такими же безлюдными, только время от времени виднелись отдельно стоящие домики. Бэлль заметила знак развилки и увидела дорогу, ведущую в Брест. Она припоминала, что видела это название на карте Франции, и была уверена, что город находится слева, у моря. Бэлль предположила, что оттуда они поплывут на корабле.

Она старалась не поддаваться панике перед предстоящим долгим морским путешествием посреди зимы и стала мечтать о том, что встретит на корабле доброго моряка, который согласится ей помочь — если не бежать, то по крайней мере отправить весточку маме и Мог. Бэлль с благодарностью приняла еще один кусок хлеба с сыром и улыбнулась спутникам в надежде заслужить их доверие, но они не ответили на ее улыбку.

Экипаж остановился в порту. Дверцу открыл высокий мужчина с холодными голубыми глазами, в черном пальто и мягкой фетровой шляпе. Несколько секунд он смотрел на Бэлль как будто в замешательстве, потом перевел взгляд на ее сопровождающих.

— Je ne savais pas qu’elle était aussi jeune[8], — сказал он.

Бэлль из всего сказанного поняла только одно слово — «jeune» (его иногда использовала Лизетт, и Бэлль знала, что оно означает), поэтому предположила, что мужчина выказывает удивление, поскольку не ожидал, что ей так мало лет.

Сопровождающие что-то пробормотали в ответ и пожали плечами, как будто это их не касалось.

— Ты поплывешь со мной на корабле, — сказал мужчина Бэлль на английском языке с легким французским акцентом. Он протянул ей руку и помог выбраться из экипажа. — Меня зовут Этьен Каррера. Во время нашего морского путешествия ты будешь называть меня дядюшка Этьен. Всем, кто будет спрашивать, я скажу, что ты дочь моего брата, выросла в Англии, а сейчас я везу тебя к своей сестре, потому что твоя мать умерла. Ты поняла меня?