– Его в старину придумали бродячие торговцы – коробейники, которые называли себя офенями. Специально придумали, чтобы их другие не понимали. Потом офени исчезли, а их язык ворам по наследству достался. Многие слова в нём переделаны из обычных слов. Даже я кое-чего знаю. Например, про один рубль говорили булер. Переставили буквы только и всего.

– Так это ругательства? – предположил Петрович.

– Нет, матерятся обычно те, у кого или с головой не всё в порядке или словарный запас маленький.

– Это как? – заинтересовался Шурка.

– Ну, это, когда человек редко читает. Из-за этого в его голове слов совсем мало. И когда он не знает, как выразить свои мысли, начинает ругаться.

– Одним словом – дебил, – хихикнул дед Миша.

– Просто безграмотный, а иногда умственно слаборазвитый человек, – поправил его Егор.

Дед Стёпа почесал свою лысину и неожиданно всех удивил.

– А я думаю, – заключил он, – что матюгаться начинают из-за болезни души.

– Как так? – взъерошился Миша. – Не может быть?

– Ты вот, бывает, стонешь, когда болеешь?

– Бывает, – кивнул рыжий дед.

– Вот и душа твоя матюгами знаки подаёт, – вывел лысый дед.

– А может, наоборот, – задумчиво посмотрел на них Егор. – Может, душой заболевают оттого, что ругаться начинают?

– Вполне, – отозвался из своего угла Петрович. – Человека, вон, обзови свиньёй – обязательно хрюкнет.

На выходные Лера с бабушкой поехал в деревню, где у Анисьи Николаевны жила младшая сестра баба Дарка. Два дня вместе с деревенской роднёй они сажали картошку. А когда вернулись в город, оказалось, что Шурку уже выписали. Из больницы Лера бросился к нему домой. Увы, друга он не нашёл и там.

– В санаторий его мать повезла, – вышел на стук Евтух Васильевич. – А ты что же в бандиты подался?

– Почему это? – опешил Лера.

– Да вон мать стирала Шуркину рубаху – письмо в кармане нашла нехорошее. В участок снесла. Где ты так по-блатному научился шпрехать?

– У дяди Вани Безручко, – ответил Лера и, увидев, как у Евтуха Васильевича от удивления вскинулись брови, поспешил пояснить: – Словарь я у него брал, воровской.

– Понятно, – кивнул Евтух Васильевич, хотя ему абсолютно ничего не было понятно.

– А письмо такое зачем?

– Для секрета, – понурил голову Лера и спросил тихо:

– А санаторий далеко?

– Далеко, – подтвердил Евтух Васильевич. – Аж в соседней области. «Лесная сказка» называется.

В подъезде своего дома Лера встретил участкового. Дядя Ваня Безручко спускался по лестнице, похлопывая себя по ноге словарём воровского жаргона.

– Привет, парень! – махнул он брошюрой. – Что же ты меня подводишь?

– Дядь Вань, я сегодня вечером хотел вам отнести, – стал оправдываться Лера.

– Да я не о том, – поморщился участковый. – Ты что там с письмом учудил?

– Для секрета, – взялся объяснять Лера.

– Военная тайна, – добродушно улыбнулся дядя Ваня.

– Но людей-то зачем пугать? В городке про вас с Шуркой уже невесть что говорят. Осторожней, парень. Любопытство любопытством, а воровская романтика заканчивается тюрьмой.

– Иди, успокой бабушку, – кивнул он наверх. – А то ей такого нашептали, что на тебя можно хоть сейчас уголовное дело заводить.

Анисья Николаевна встретила Леру, вооружённая сковородой, на которой подрумянивался очередной блин. Ароматный запах и сковорода в её руке живо напомнили Лере миноискатель и пузатую бомбу, которые приснились ему в сенной пещере. Обстановка в квартире была не менее взрывоопасной.

– Говори, ирод, с какими биндюжниками связался? – подступила к нему Анисья Николаевна, покачивая сковородой с горящим блином.

– Ни с кем я не связался, – насупился Лера.

– А зачем письмо написал поганское?

– Чем же оно поганское? – упёрся Лера.

– А тем, – нахмурилась бабка, – что такими словами ворьё говорит.

– А я при чём?

– Раз ты так пишешь, значит, ты и есть ворьё! А если ты ворьё – место тебе в тюрьме!

Лера от такой логики растерялся.

– Вор ты или не вор?! – грозно наступала Анисья Николаевна.

И так вдруг Лере стало обидно, что родная бабушка ему не верит, что он, ни слова больше не говоря, ринулся в свою комнату, закрылся и заплакал. Плакал тихо, чтобы бабка не слышала. Но той уже было не до внука. На сковородке корчился и дико чадил сгоревший блин.

Помянув недобрым словом воров всех мастей, Анисья Николаевна поспешила на кухню. Тогда Лера достал деньги, которые копил на фотоаппарат, и выскользнул на площадку. Выбежал на улицу и пошёл, куда глаза глядят. Плана не было. Он шагал квартал за кварталом, бездумно глядя перед собой. Только в груди пекло от обиды. Неожиданно в глаза бросился рейсовый автобус и Леру, будто бес в ребро толкнул. Ни на миг не задумываясь, он решил поехать на нём до ближайшей железнодорожной станции, сесть на поезд и махнуть к Шурке в санаторий.

Автобус был заполнен пассажирами едва ли на треть. Заплатив водителю за билет, Лера подсел к окошку. «Хорошо бы стать капитаном, – мелькнула у него мысль, – а Шурке – штурманом и отправиться в путешествие по всем морям и океанам». Тут заурчал двигатель, в железной утробе рейсовой колымаги крякнуло, и поехали за окном заборы, сады и дома одноэтажной Румынии. Последним мелькнул уличный фонарь, в свете которого они когда-то с Шуркой рассекретили чёрно-белую парочку привидений. Далее потянулись однообразные скучные поля.

Лера осмотрел салон. Сзади сидели две женщины, и одна другой с гордостью рассказывала, что едет к сыну в армию, где он второй год служит в воздушном десанте.

– Он у меня упорный, – улыбалась она. – До сержанта дослужился.

– А мой упёртый. Ой, какой упёртый, – грустным шёпотом призналась вторая. – Сколько раз я ему говорила: не пей сыночек, не пей. А ему – хоть бы хны. Вот и допился. Разбил витрину в магазине.

– Вор? – строго спросила мать сержанта.

– Да какой там, – безнадёжно махнула рукой мать пьяницы. – От дождя прятался. Залез в магазин, накрылся пальто и уснул на прилавке. Там милиция его тёпленьким и взяла.

– Хулиган, – определила солдатка. – Сколько дали?

– Три года.

– Что ж так много?

– А заведующая на него полмагазина списала. Люди говорят, машинами добро к себе возила. Вот и вышла ему кража в крупном размере. А он, кроме пальто, ничегошеньки не тронул.