Теперь уже, слушая рассказ Грязнова по. телефону, хохотал Турецкий.

— Славка, — отсмеявшись, сказал он, — ну то, что ты решил историю с мордобоем мирным путем, честь тебе и хвала. Но каким образом я-то могу прекратить расследование?

— А кто тебя заставляет это делать? — удивился Грязнов. — Моя болтовня с Федором? Так это я с ним разговаривал, а не ты. Зато мешать они больше не будут. Либо станут делать это гораздо тоньше. Но ты уже предупрежден. А кто предупрежден, тот вооружен. Какие у тебя-то проблемы? Ты хочешь дальше раскручивать эту компанию «голубых»? Валяй, никто тебе не мешает. Я усек в разговоре с Федором совсем другую мысль. Вот послушай. Ему с высокого потолка плевать на твоего редактора. У Федора, я почувствовал, просматривается свой, более глубокий интерес. Формально он просит отвязаться от их газеты, а лично заинтересован лишь в том, чтобы прекратились разговоры о герое публикации — то есть о Степанцове. И тут у него имеется как бы собственный внутренний конфликт — с одной стороны, с другой стороны… понимаешь? Будто он чего-то мог наобещать уже этому Степанцеву, а теперь не знает, как выпутаться из ситуации, поскольку и его собственное начальство заинтересовано в устранении этого судебного чиновника. Может, у них есть другая кандидатура на пост председателя. Они помогут утвердиться своему человеку, а тот отдаст им то, что они еще не успели награбить у государства. Как говорил наш с тобой учитель, которого теперь все, кому ни лень, пинают ногами? Ищите, кому выгодно!

— Положим, не он придумал, а еще в Древнем Риме. «Кви продэст?» — так они говорили, Славка, ты все забыл. Слушай, а не переусложняешь ли ты? — усомнился Турецкий.

— Я говорю только о своих впечатлениях, а уж об интуиции — тут я тебе не товарищ. Мне голые факты нужны.

— Очень голые?

— Саня, не морочь мне голову, это вопросы моей собственной компетенции.

— А я — что? А я ничего, валяй.

— А ты куда вчера, между прочим, смылся? И даже футбол красивый не досмотрел!

— А вот уж это, Вячеслав Иванович, вопрос моей компетенции. Ты просто все уже забыл. Привет!

— Что, так-таки и не поделишься впечатлениями?

— Так и не поделюсь!

Александр Борисович ни за что не сознался бы своему другу Славке в том, что он весь оставшийся день думал только об одном: как проникнуть незаметно в квартиру Липского и пошарить в ней в поисках пишущей машинки. Это был бы последний штрих, после которого дело можно было бы считать полностью расследованным. И даже присутствие самого Липского не понадобилось бы. Сейчас. Потом— это уже другое дело, пусть кто хочет, тот и разбирается, что подвигло Льва Зиновьевича написать клеветническую статью про Степанцова. И особенно, кому это было нужно, кому выгодно? Ибо без выгоды в наш век уже, наверное, ничего не делается.

С этой целью он сделал несколько телефонных звонков, провел три мимолетные, или почти мимолетные, встречи, во время которых постарался использовать всю силу, Своего убеждения. И преуспел.

Первое, что он сделал (вернее, в последовательности действий эта встреча была второй по счету), — это условился с Оксаной о короткой встрече во время обеденного перерыва наедине. Нет, не в чьей-то пустой квартире, а в кафе, причем в стороне от редакции, где их не могли бы засечь сотрудники «Секретной почты».

Оксана, сегодня менее сногсшибательная, чем вчера, впорхнула к нему в машину, Турецкий нажал на газ, и через пять минут они входили в небольшое кафе на Рождественском бульваре, где царила приятная полутьма после ослепительного солнца на улице.

Перед Александром стояла нелегкая задача — сделать девушку не любовницей, а доверенной соучастницей мелкого преступления. По ее же представлениям, видимо, одно ничуть не мешало другому. Во всяком случае, после того, что ей рассказал Турецкий и объяснил, в чем он видит ее помощь, она загорелась. А может, у нее вдруг возникла мысль, что именно таким вот образом она отомстит им всем за то унижение, которое, по ее словам, испытала однажды в их обществе. Что за унижение? Ах, ну да, «скукота, короче, блин». Турецкий не мог утверждать, что слова расставлены именно в том порядке, как у Оксаны, но не суть важно. Достаточно того, что она оказалась девушкой памятливой и мстительной и будет, как в известном старом анекдоте, мстить и мстить, без отдыха и остановки.

Что от нее требовалось? Всего ничего, украсть у главного редактора ключи от квартиры Липского. Турецкий недаром внимательно слушал рассказы обеих консьержек, запоминал, кто приходит, когда, как часты эти визиты, много ли народу и так далее. Выяснил, что у каждого свои ключи, после чего дверь открывается и снимается с сигнализации. Как это делается, тоже его учить было не надо. Обычно это осуществляется с помощью телефона. Человек вскрывает дверь, запирает, звонит в отдел охраны и называет себя или пароль. Так у нормальных людей. То же самое происходит перед уходом. И вряд ли у Липского как-то иначе.

Но, чтобы не проколоться на мелочи, Турецкий заехал снова в ОВД и, вытащив наружу Ваню Мурашова, честно объяснил, зачем ему нужно проникнуть в квартиру, находящуюся на охране. И Ваня не мог, конечно, отказать в просьбе другу самого Грязнова. Он сходил в отдел вневедомственной охраны и у девушек, дежуривших на пульте, ссылаясь на собственную служебную необходимость, выяснил, какая система охраны оборудована у названного им клиента. Ну, кто из них откажет такому симпатичному Ване? Оказалось, что в доме, который его интересовал, у всех, кто ставил когда-то свои квартиры на охрану, до сих пор применяется довольно старая телефонная система с индивидуальными паролями. А у того, кем интересовался Ванечка, был смешной пароль — «Кочерыжка». Вот такое слово. Что имел в виду Лев Зиновьевич, взявший его себе, оставалось только догадываться.

Итак, дело оставалось лишь за ключами, потому что вскрывать дверь, а потом и закрывать с помощью отмычек не хотелось. Следов не надо было оставлять. Ключи же Эдя вряд ли таскал на общей связке. Они должны быть отдельно, иметь какое-то наводящее обозначение и лежать либо в рабочем столе, либо в сейфе.

Если предположение Турецкого имело под собой почву, то своим тайным пристрастиям главный редактор мог дать выход лишь у Липского, ибо, по словам Оксаны, имел семью. Точнее, жил с родителями. Что также говорило в пользу соображений Александра Борисовича.

Далее, если друзья Липского не стеснялись включать свет во всей квартире, значит, у них была между собой определенная договоренность, кто и когда может посетить жилплощадь. Вчера кто-то там был. То есть не кто-то, а главный редактор, которого узнали тетки по описанию Турецкого. Значит, сегодня он отдыхает и ключей не хватится, если они на вечерок у него исчезнут. Что и требовалось. И еще оставалось надеяться на сообразительность Оксаны.

Наконец, последний, с кем, встретился Турецкий, был один из сыщиков Дениса Грязнова — Коля Щербак. У них там между собой был установлен своеобразный профессиональный подход к делу. На Демидова с Головановым ложились силовые операции. Автомобилями чаще других занимался Филипп Агеев, а со всякой хитрой техникой предпочитал возиться Щербак. Хотя каждый из них вполне мог заменить друг друга. Но Демидыча тетки уже знали, а Щербак был для них человеком новым.