Старевич был редкостным романтиком. По его собственным словам, это сказание было венцом его тогдашнего кинотворчества: «На вершине Южной Скалы, в светлой, пронизанной солнечными лучами комнате, живёт девочка. Её кровать стоит у окна, и когда оно открыто, ей видно море. Она не встаёт. Стелламарис (Звезда моря) — так называют её друзья — журналист и актёр. Нежно заботясь о ней, они берегут её хрупкие мечты о сказочном царстве, который оба придумали для неё. Где есть прекрасный дворец, невиданные цветы и волшебные звуки, и она в нём правительница»...

В одной из главных ялтинских газет «Театр и искусство» местный рецензент Евгений Фалер писал: «Режиссёрская часть картины выше всякой похвалы... Изумителен волшебный дворец на море, а также жизнь фантастических существ в волшебном дворце... Поражают зрителя в сцене “хаоса жизни” стремительно падающие груды обнажённых тел в безграничном пространстве вселенной...»

Этот фильм, к несчастью, тоже не сохранился. Мне довелось видеть в Лондоне, в музее мадам Тюссо, только четыре волшебных эскиза — я украдкой сфотографировал их. О других следах «Стеллы Марис» мне неизвестно, хотя не хочу и не могу отрицать, что где-то это чудо следы оставило.

Осенью 1919 года Старевич вместе с группой русских актёров из МХТ уехал в Италию, а оттуда во Францию — навсегда. Умер он в 1965 году, когда его фильмы и он сам были давно забыты на прежней родине.

Анна Ахматова, Александр Блок, Валерий Брюсов, Зинаида Гиппиус, Николай Гумилёв, Сергей Городецкий, Дон Аминадо, Георгий Иванов, Михаил Кузмин, Сергей Маковский, Николай Минский, Фёдор Сологуб, Игорь Северянин, Тэффи, Татьяна Щепкина-Куперник — все эти поэты и писатели составили сборник о войне, вышедший в 1918 (!) году.

Здесь, конечно, не хватает многих имён — притом не менее выразительных, чем в вышеупомянутом списке. Нет Константина Бальмонта, Сергея Есенина, Владислава Ходасевича, Ивана Бунина, Владимира Маяковского, Макса Волошина, Осипа Мандельштама. Но сейчас, глядя на все эти имена, связанные столь схожей и столь разной по сути патетикой, я невольно впадаю в безнадёжно-трагическое раздумье. Мировая война, которой все эти талантливые люди посвятили свои строки, проделала в России странную эволюцию (даже революцию). Вначале она была бодрой, почти победительной. Потом растерянно-недоумённой. Потом машинальной. Потом безвольной и обречённой. А потом... Вспомним последний фильм — последний безнадёжный призыв — Евгения Бауэра.

Интеллигенции — художникам, поэтам, артистам, режиссёрам — хотелось отсидеться в тылу. И многим это удавалось, и никто их за это практически не осуждал. Героизм вроде бы тоже поощрялся (знаю это по своим предкам), и никто не мешал жертвам этой войны («Воинам Благочестивым. Кровью и Смертью венчанным») щедро метить популярные журналы. Но искусство — особенно искусство кино — не уделяло им должного внимания. Фильмы про войну — очень примитивные — ревностно творил только Гардин, чуть меньше — Протазанов. Три «военных» фильма (из сорока шести) снял Бауэр. Два фильма на эту тему (из сорока восьми) снял Борис Чайковский. Ни Александр Волков, ни Виктор Туржанский, ни Александр Уральский не сняли даже одного фильма. Три или четыре фильма снял Чардынин — и это самый плодовитый режиссёр, сделавший в годы войны почти сто фильмов!

Между тем фильмы в те годы воистину пеклись как блины. Режиссёры ставили по 15-20 картин в год. Если в среднем на постановку полнометражного фильма уходило от семи до десяти дней, то бывали случаи, когда сокращались и эти жалкие сроки. Обывателям, ошалевшим от грозных новостей, от потери близких и растущей дороговизны, хотелось забыться, наблюдая за экранными чудесами — и кино старалось изо всех сил, чтобы дать им такую возможность.

Поначалу афиши кинотеатров запестрели трескучей халтурой: «За царя и отечество», «За честь русского знамени», «Всколыхнулась Русь сермяжная», «Антихрист, или Кровавый безумец современной войны»... Появляются кинолубки, преподносящие в патриотически-опошленном виде полуреальные подвиги русских солдат вроде казака Кузьмы Крючкова и рядового Василия Рябова. К целям пропаганды, как водится, приспосабливаются шпионские фильмы («Тайна германского посольства», «В сетях германского шпионажа» и т. п.).

Однако шовинистский угар оказался не долог. Практически все популярные жанры тех лет родились ещё на предыдущем, довоенном этапе, хотя их пропорция претерпела заметные изменения. Прежде всего катастрофически сокращается число экранизаций классиков. Так, например, в 1916 году из пятисот картин русского производства лишь четырнадцать были поставлены по произведениям русской классической литературы. Впрочем, классика к середине десятых уже порядком истощилась.

Что же её сменило? Прежде всего безотказные уголовно-приключенческие драмы — авантюрные, разбойничьи, воровские. Другой безотказный жанр — полюбившаяся российскому городскому зрителю сентиментальная, часто слащавая, низкопробная, успокоительная мелодрама. Третьей популярной новацией можно считать «роковую» салонную драму — часто с трагическим финалом (не путать с предыдущим успокоительным вариантом).

...Казалось бы, странно: я начал эту главу с перечисления имён популярных писателей и поэтов. Между тем почти никто из них не сподобился сочинить для киноэкрана нечто сильное — патриотическое, душевное или попросту завлекательное. Хотя потенциальные сценарии, конечно, были — и просились на экран. Чтобы не впадать в голословность, процитирую два любимых мною, почти безвестных стихотворения. Одно из них отмечено лишь в одном номере — альманахе «Отражения». И автор — далеко не самый известный поэт из Липецка Алексей Липецкий (настоящая фамилия Каменский). Стих без названия:

(Автор, поэт и писатель, погиб на фронте другой мировой войны, Второй — в 1942 году).

Да, русская интеллигенция практически отказалась от попыток творчески поддержать кинематограф. В этом направлении не было сделано практически ничего, кроме последнего фильма Бауэра.