Резко прозвучали две трубы. Острия копий поднялись вверх, кони начали разворачиваться на месте, две кавалерийские колонны двинулись обратно, влево. Хорасанская пехота, переступая через темные мешки тел на земле, медленно возобновила движение. Но навстречу ей уже шел вал ополченцев Армениакской фемы, чешуя из яйцеобразных шлемов, перехваченных сверху крестообразно двумя металлическими полосами. Никакого сплошного строя здесь не было, между отрядами оставались пространства, небольшими клиньями вколачивались они в линии хорасанцев, двигались, поворачивались, перемещались.

Я хорошо знал, что видит солдат в такой схватке. Практически — ничего. Из пыли выныривают ряды идущих убивать тебя людей, под накидками не разберешь сразу, первая ли это линия — которая почти всегда в броне — или кто-то еще, в коже и войлоке. Сзади могут угадываться силуэты повыше — всадники, они ударят, если смешаются твои ряды. Но в целом — хаос, хаос.

Может быть, кто-то из солдат в долине видел нас, пару десятков застывших фигурок на холме, с развевающимися плащами. Мы сейчас не имели значения, важно было постараться всем вместе двигаться вперед, заставить противника пятиться, спотыкаться, а потом и повернуть спину, которую от топора никакая броня не защитит.

Нам сверху было видно, что неровный фронт хорасанцев все-таки продвигается вперед, все шире рассредоточиваясь по долине, кавалерия и новая пехота на верблюдах сзади них готовятся выстроиться тесными группами. А ополченцы, отбиваясь, пятятся, а императорская кавалерия выстраивается для нового удара по двум краям долины. Бой, как я обнаружил, скоро окажется у края обоза, а еще — чуть ли не у наших ног — хорасанцы потихоньку теснят ополченцев и на дороге, приподнятой над долиной, и тут никакой кавалерии нет вообще.

— Ну, вот они, ваши гиппокласты, — вяло сказал Феоктистос за мгновение до того, как в двух местах волна хорасанцев провалилась, как река, прыгнувшая вниз по порогам.

И тут же слева две колонны кавалерии пошли сквозь проходы, ускоряя ход; ополченцы давали им дорогу, прижимаясь друг к другу и поднимая мечи в знак приветствия. Снова рев и глухой удар, снова хаос черных и серых накидок, а еще — как нам видно было сверху — справа хорасанская кавалерия готовится точно так же пройти сквозь ряды своих, мимо их топоров, обойти обозначившиеся, наконец, ямы и оказаться в долине.

И снова труба, снова разворачивается и уходит императорская кавалерия, и опять медленно ползет справа черный вал по земле — неумолимо придвигаясь к кромке обоза, с его телегами и множеством суетящихся там невооруженных людей. Вот здесь уже никакого порядка не будет, а просто побоище нестройных толп — но другие хорасанцы, пользуясь численностью, неизбежно должны обойти эту свалку, прорваться по флангу, и тогда…

Так, по крайней мере, было бы, если бы это был обычный бой.

Но ничего обычного сегодня быть не могло.

Слишком охотно отступали ополченцы, оглядываясь на телеги и вьючных мулов у себя за спинами, слишком нетерпеливо подталкивали задние ряды армии Халида своих передних, тех, что с топорами, а тут еще и их конница начала сзади напирать на пеших. Слишком быстро императорская кавалерия отодвинулась назад, оставив на месте обоз.

Я бросил взгляд в сторону Феоктистоса, неотрывно наблюдавшего за ходом схватки, и увидел, что на его лице расплывается счастливая хищная улыбка.

Я отвернулся.

Вот уже никого нет — только опустевшее пространство — между черным валом, движущимся справа, и двумя крайними большими обозными телегами, от которых…

От которых веером разбегаются люди.

Только по четыре человека остается у телег — они поспешно стаскивают с них бесформенные рогожи.

Я, не шевелясь, смотрю на то, как эти ткани отодвигаются — и из-под ближайшей ко мне показывается…

Бронзово отсвечивающая чешуей голова дракона, его оскаленная разверстая пасть.

Холодный, металлический, булькающий рев заглушил грохот битвы. И сразу же прозвучал снова.

Из двух мертвенно оскаленных глоток вырвались струи огня, шагов на сто вперед, и расплескались по рядам наступавших хорасанцев. Два черных, жирных дымных гриба тяжело поднялись над полем битвы.

Впрочем, какой там битвы. С этого мгновения люди уже не думали о том, как бы добраться до тела врага под войлоком и броней. Десятки воинов корчились на земле, охваченные пламенем, слышались вопли, рычание — и пронзительный визг лошадей. Гасить пламя было нечем, не топорами же, да и, насколько я знал, невозможно. Нужен был мелкий песок, но хорасанцы об этом не знали.

К двум телегам снова подбежали люди из обоза, что-то сделали с ними, я увидел мельком округлые металлические сооружения, из которых вперед торчали драконьи шеи и головы. Кажется, они чуть приподнялись. Две новые струи огня ударили выше, плавными арками, и полили задние ряды наступавших. Снова рев, плач и визг, снова черные клубящиеся грибы над хаотичной массой людей и лошадей.

Феоктистос озабоченно смотрел не на долину внизу — он хмурился, глядя на узкую дорогу почти у нас под ногами. Там тоже стояла страшная телега, из нее также торчала драконья голова, но масса хорасанцев в черном уже практически заливала это место.

Раздался глухой хлопок, без всякого рева, обломки и брызги пламени разлетелись во все стороны, поджигая своих и чужих остро пахнущий дым чуть не достиг подножия нашего холма. Пламя пошло по земле, по ногам, телам упавших. Уцелевшие хорасанцы волной качнулись обратно, оставив корчащиеся фигуры на дороге.

Феоктистос скорбно покачал головой.

Я косо взглянул на нашу юстиниановскую компанию, сгрудившуюся в отдалении. Зои застыла в той самой, знакомой мне позе — положив правую руку на левое плечо и забыв убрать ее оттуда. Анна, с красным припухшим лицом, плакала. Кто-то из юных учащихся молился.

Битва была закончена, кавалерия ромэев, похоже, даже не собиралась преследовать толпу хорасанцев, пытавшуюся втиснуться обратно в пограничную расщелину — так, вяло двинулась вперед, потом замерла перед горящей землей. Дальше кони не шли, да и всадники не спешили.

Техниты вновь окружили две уцелевшие телеги, но изрыгать пламя их машинам больше было незачем.

— Вина, — сказал Феоктистос. — И даже неразбавленного. Вашей компании тоже, наверное, этого вина принесут. А может быть, и нет. Сейчас еще поговорим, а потом — что ж, здесь больше нечего делать. Возвращайтесь в Город, если хотите. Да хоть завтра. Я тоже поеду туда, попозже, меня, впрочем, Константин в поход не приглашал, хотя донесения об итогах боя, без сомнения, ждет. И это будет не лучшее донесение, между прочим. Один сифон мы вот так же потеряли там, у пещеры. Видимо, их просто трясет на телегах, швы в котлах расходятся — и все. Вы ведь никогда не видели греческий огонь в бою, Маниах?

— Я очень неуютно чувствую себя на море. Даже через Золотой Рог переплываю без удовольствия. Видел эти ваши корабли только издалека. А греческий огонь на земле — это ведь, как я понимаю, впервые?