Насколько нам было известно, Светлане, оставшейся после смерти супруга с маленькой дочерью на руках, пришлось несладко. Муж зарабатывал неплохие деньги, поэтому приходилось мириться с частыми его командировками. Но, похоронив супруга, Светлана нашла только небольшие сбережения. Где находилась основная часть денег, она так и не узнала.

Светка горбатилась на трех работах, девочка оставалась почти без присмотра. Иногда тетка делала снисхождение и приезжала посидеть с больным ребенком, но ни разу не осталась на ночь. Зато потом по телефону выдавала Светке кучу упреков, обвиняя в черной неблагодарности, – она, мол, вынуждена была сидеть в няньках целый день голодная: постная бурда, именуемая племянницей овощным супом, несъедобна, а фрукты, лежащие в вазочке, приобретены не иначе как на ближайшей помойке. Сосиски пахнут хозяйственным мылом, а ребенок давно вырос из своей курточки. Всплескивая руками и закатывая от возмущения глаза к потолку, Софья Михайловна трагическим голосом предрекала бедному ребенку панель. Если тот вообще выживет…

Светлана наведывалась к тетке в исключительных случаях – в редкие дни ее болезней. Причем одна. Ребенка привозить не разрешалось – девочка действовала на нервы больной женщине. В свои девяносто лет тетка обладала отменным здоровьем. Похоронив мужа и сына, за большие деньги продала прекрасную трехкомнатную квартиру в центре Москвы и стала нашей соседкой. Невестку с родной внучкой она именовала одним словом: «хабалки». Ни в чем себе не отказывала – ни в одежде, ни в питании, ни в отдыхе. Дважды в год выезжала за границу, еще два раза – в пансионаты. Когда закончились деньги от продажи квартиры, в ход пошли ценные картины и книги. У Софьи Михайловны была жесткая установка: жить на широкую ногу до самой смерти. В последнюю очередь она собиралась спустить драгоценности.

Светлана никогда не просила у нее денег. Даже взаймы. Тетка по этому поводу фыркала, а то и возмущалась – поскольку была лишена возможности лишний раз упрекнуть племянницу в том, что та неправильно строит свою жизнь. Но денег, так или иначе, не дала бы.

Умерла тетка неожиданно. У нее как-то начался приступ застарелого холецистита, с которым она мирно уживалась многие лета. Кряхтя и ворочаясь от боли, Софья Михайловна покорно принимала Наташкины инъекции баралгина и на некоторое время успокаивалась. От вызова «скорой помощи» категорически отказывалась, мотивируя это тем, что не может находиться в одной палате с посторонними людьми. Наконец не выдержала и в двенадцатом часу ночи вызвала из Бибирева Светку. Димка в эти сутки дежурил в больнице. Среди ночи мы поймали такси и силком доставили Софью Михайловну к Димке. Тот принял ее как родную и пообещал отдельный бокс. После анализов и осмотра тетка прямиком поехала в операционное отделение. К сожалению, камень прорвал оболочку желчного пузыря, содержимое вытекло в брюшную полость, и через несколько дней тетушка скончалась в реанимационном отделении от махрового перитонита. Светка потом на полном серьезе уверяла, что тетка умерла с досады – ей обещали изолированный бокс, а фактически подселили к какому-то старику…

Перед операцией тетка, скрежеща зубами от боли, передала Светлане ключи от квартиры и сообщила, что год назад оформила завещание на нее. Раздраженно перебив всплакнувшую племянницу, добавила, что оформление квартиры влетит Светке в копеечку. Она – не прямая наследница. Налог будет огромным. Поэтому ей следует продать кое-что из того, что племянница обнаружит в квартире. Одно условие: «хабалки» не должны получить ничего! Они загубили жизнь и карьеру сына Софьи Михайловны. Подающий большие надежды пианист был вынужден работать грузчиком на овощной базе, чтобы обеспечивать этих плебеек. Там и подхватил воспаление легких с последующим отеком… Племянница, относившая нелестное прозвище к себе, не сразу поняла, что на этот раз тетушка имела в виду невестку и родную внучку, о существовании которых Светлана давно забыла. Для тетки они вообще никогда не существовали, впрочем, как и Софья Михайловна для них.

Светка, став полноправной хозяйкой квартиры, в нее не переехала. Слишком тяготили прошлые отношения с теткой. Хорошо помню, как она плакала, устроив после похорон и поминок уборку. Такое впечатление, что находилась под неусыпным надзором покойной. Провозилась до часу ночи. И это несмотря на нашу помощь. На похороны пришло неожиданно много народа. На кладбище перед погребением тетки Светка искренне плакала и жалела, что не взяла с собой дочь. Софья Михайловна посмертно удостоилась таких дифирамбов от друзей и знакомых за свою ангельскую доброту, справедливость и прочая, прочая, что Светка ревела от своей черной неблагодарности к усопшей. Однако на поминках все встало на свои места. Подвыпившие подруги и друзья Софьи Михайловны расслабились и хором уговаривали Светочку забыть про слезы, ибо ей несказанно повезло, что она пережила тетушку. Потихоньку перечислялись крупные и мелкие пакости, которыми Софья Михайловна щедрой дланью наделяла друзей и знакомых. Какой-то пожилой джентльмен, похожий на крокодила, плакал крупными крокодильими слезами и жалобно просил соседей по столу подтвердить, что этого «аспида» закопали достаточно глубоко. Светка совсем ошалела. Время шло, а приглашенные помянуть Софью Михайловну, казалось, забыли не только про повод, по которому собрались, но и про время. Позвонив дочери, Светка попросила ее переночевать у соседки, поскольку возвращение домой затягивалось до утра. Умотавшись после уборки, она, позаимствовав у нас раскладушку и снотворное, улеглась в теткиной квартире. Кровать Софьи Михайловны ее пугала.

Около трех часов ночи к нам в квартиру раздался робкий звонок. Димка спросонья схватился за телефон. Я оказалась более сообразительной. За дверью с раскладушкой в руках и собственным пальтишком стояла Светка. Объяснений не потребовалось. Ясно: тетка решила достать племянницу и после смерти. Светлану уложили на диван, раскладушку отставили в сторону, но неудачно: позже она разложилась сама – прямо под ноги мужу, плетущемуся под утро с полузакрытыми глазами в туалет… Не скажу, что этот момент относится к категории особо приятных воспоминаний в моей жизни. Ничего нового о себе я от мужа не услышала. Светка – на диване в большой комнате – даже не проснулась. Так что в ее глазах я осталась очень умным и предусмотрительным человеком. А со стороны, как говорится, виднее…

Разобравшись с вещами, Светлана сдала квартиру какой-то молодой паре. Но денег от них так и не получила. Через месяц парочка съехала с квартиры, прихватив с собой всю антикварную мебель Софьи Михайловны из натурального красного дерева. Что нас с Наташкой удивило больше всего – они тщательно убрали за собой весь мусор и даже протерли полы.

Как ни странно, Светка не очень убивалась: «Я всегда была дурой. Но правильно говорят – дуракам везет. Выхожу замуж, девчонки. Теперь буду жить чужим умом, а заодно и с чужими деньгами…»

Так Светка стала женой Германа и обладательницей шикарного, по ее словам, коттеджа в ближайшем Подмосковье. Мы этому не очень верили. Замученной суровой действительностью Светке любая деревянная изба показалась бы светлым теремом. К тому же дочь никак не желала признавать Германа папой.

Девочке были срочно наняты репетиторы, и через год она, с глаз долой, уехала учиться в Англию, где ее время от времени навещали мать и приемный отец. Светка лелеяла тайные мечты выдать дочь замуж за какого-нибудь состоятельного англичанина. К нам Светлана наведывалась очень редко. И каждый раз сетовала на нудную обязанность вносить коммунальные платежи. Жалея ее, мы не – однократно советовали оплачивать квартиру ближе к постоянному месту жительства. Но она все равно дважды в год приезжала, вносила деньги в Сбербанк авансом, заходила в пустую квартиру, а потом – к нам, где за мирно накрытым столом жаловалась на тяжкую необходимость проведывать «тетушку». Мы дружно советовали квартиру продать, но Светка сопротивлялась: «Нет. Бибиревскую продала, а эту оставлю. Мало ли чего может случиться – останусь без своего угла». Очевидно, ей не давали покоя воспоминания о прошлом тяжком существовании после гибели мужа. Теперь будет страховаться всю жизнь.