– Что вы имеете в виду? – пролепетала девушка.

– Пока ничего, – он улыбнулся еще шире. – Сначала, насколько я понимаю, дело. А о долгах поговорим потом. Все будет зависеть от того, насколько оно окажется трудным… и какова окажется конечная стоимость потраченных на опыт реагентов.

Грохот отворяемых дверей нарушил мертвенную тишину дома. Слуги так привыкли ходить на цыпочках, разговаривать вполголоса и стараться как можно меньше попадаться друг другу на глаза, что в первую минуту растерялись. Началась суета, беготня, выяснилось, что еще ничего не готово – ни ужин уставшим с дороги путешественникам, ни комнаты не приготовлены, ни даже печи не протоплены.

Управляющий Людин Траст был у себя. Сидел, усталым взглядом глядя на пустой камин. Жизнь казалась конченной. Две пустые и одна наполовину полная бутыли вина составляли его «общество». Он не сразу поднял голову, когда в комнату ворвался слуга.

– Там…там…здесь…

– Что? – Людин Траст с усилием выпрямился. – Там или здесь?

– Т-там, – слуга бросил затравленный взгляд через плечо. – Его сиятельство герцог Ноншмантань… Он здесь!

Управляющий попытался вскочить из кресла, но ноги неожиданно подвели, комната покачнулась перед глазами, и он тяжело оперся о подлокотник, тщетно стараясь удержать равновесие.

По коридору грохотали, приближаясь, шаги. Напуганные слуги выскакивали навстречу и тут же разбегались по углам, как мыши при виде кота. Только этот «кот» не замечал их возни – тяжелым взглядом он смотрел прямо перед собой.

Двери распахнулись с грохотом, так что обе половинки ударились о стены. Управляющий покачнулся, пытаясь шагнуть навстречу вошедшему господину, но лишь согнулся в полупоклоне:

– Ваше сиятельство… милорд герцог…

Валентин Норшмантань-старший остановился, оглядел комнату. Его тяжелый взгляд наконец наткнулся на управляющего. В серо-голубых глазах блеснули искорки. Когда-то это был крупный красивый мужчина с фигурой атлета, правильными чертами породистого лица, которое ничуть не портил горбатый нос, да и теперь в его внешности не многое изменилось. Стало больше седины, совершенно побелела борода, которую он укорачивал по последней моде, появились морщины – но и только.

– Вы писали, – без предисловий начал он. – Весьма странное письмо по поводу моего сына…

– В-ваше сиятельство, – управляющий задрожал и сделал попытку упасть на колени. – Простите, ваше сиятельство…

– Прекратите это. Лучше объясните, что это все значит?

Только сейчас Людвиг Траст заметил, что вместо кнута его господин крепко, до судорог, сжимает пергамент со сломанной печатью. Резким движением герцог сунул пергамент в руки управляющего, и тот осторожно развернул его, всматриваясь в неровные, словно писалось наспех и в темноте, строки:

«Извещаю сиятельного герцога, что на данный момент ваш сын находится там, откуда вернуться он не может ни по собственной воле, ни по воле того, кто его туда отправил. Добавлю, что сын ваш проследовал этим путем добровольно, о чем вас и должна уведомить данная записка».

И все. Ни даты, ни подписи, ни какого-либо условного значка.

– И что это означает?

– В-ваше сиятельство, – управляющий помотал головой и зажмурился, потом резко распахнув глаза, словно надеясь, что письмо само собой исчезнет. – Простите великодушно, но я этого не писал.

– Но это было получено с курьером.

– Не могу з-знать, как это произошло! – от волнения управляющий начал заикаться. – Я н-ничего подобного не п-писал…

– Тогда кто это написал? И что, бесы побери, случилось с моим сыном?

Людвиг Траст упал на колени.

– Не велите казнить, ваше сиятельство, – взвыл он дурным голосом на грани истерики. – Ваш сын пропал без вести несколько дней назад!

– Что?

– Мы искали его! – завопил управляющий. – Я повсюду разослал людей, поиски продолжаются, но до сих пор нет никаких следов…

Медленно, очень медленно, словно тело его внезапно стало хрустальным и могло разбиться от малейшего резкого движения, герцог Ноншмантань опустился на стул.

– «Ваш сын находится там, откуда вернуться он не может ни по собственной воле, ни по воле того, кто его туда отправил», – процитировал он.

– Вагнер! К тебе опять девица какая-то! – привратник покачал головой. – И ходят, и ходят… скоро в окна лазать начнут! И чем ты их приманиваешь?

– Завидуешь? Завидуй молча! – бросил ему Рихард. – Где эта девица?

Откровенно говоря, ему самому не нравилась эта популярность. И не потому, что он стеснялся своей внешности и недоумевал – что это девчонки за ним бегают? С огромным количеством девушек, которые буквально вешались ему на шею, иногда действительно возникали проблемы. И добро бы они понимали, что все это временно – так нет же, многие даже на других факультетах вбили себе в головы, что Рихард просто обязан на них жениться. В окно пока еще не лазили, но компрометирующие детали нижнего белья в комнату подбрасывали и любовным зельем опоить пытались. А были и такие, кто просто и откровенно заявлял: мол, хочу от тебя ребенка. И как всем им объяснить, что он не из тех, кто женится? По крайней мере, лет до тридцати. А там поглядим.

Тем более, что существовала Магдалена фон Хайнц, которая не требовала ни свадьбы, ни ребенка. При всех своих достоинствах графиня обладала одним-единственным недостатком. Она была ревнива и имела на то все основания. Во-первых, любовник был моложе ее почти на восемь лет. Через несколько лет, когда ее тело начнет увядать, он останется мужчиной в самом соку и захочет подыскать себе подружку помоложе. И она не сумеет этому помешать, потому как существовала вторая причина – графиня была замужем. И не имела никаких прав распоряжаться увлечениями и судьбой своего любовника. Вот несправедливость! Мужчинам можно содержать нескольких любовниц, воспитывать двух-трех внебрачных детей, и никто их не осудит. Но стоит то же самое сделать женщине – обзавестись внебрачным ребенком или просто любовником – как общество с радостью кинется ее осуждать. Поэтому Рихард Вагнер мог перепортить половину Зверинских девушек и женщин – и никто бы ему слова не сказал до тех пор, пока один из мужей не застукал его на месте преступления.

У ворот топталась дрожащая фигурка. Она так и метнулась навстречу Рихарду:

– Сударь, это вы?

– Да, – кивнул студент, – это я. А вы…

– Я – служанка госпожи графини, – девушка всхлипнула. – Моя госпожа! Моя бедная госпожа!

Недоброе предчувствие шевельнулось в груди:

– Что случилось с твоей госпожой?

– Она… просила меня передать ей эту записку.

Девушка полезла в низкий вырез платья, достала несколько раз сложенный листок слегка сырой бумаги. Его обильно полили слезами – или щедро сбрызнули водой для придания нужного эффекта. Буквы тоже расплывались. А почерк был неровный, торопливый.