— Ты уверена?

— Это изменит все... для нас обоих... Уверена. А ты? Онулыбнулся той своей ленивой, сексуальной улыбкой, от которой мне всегдастановилось тепло.

— Совершенно уверен. — Мы снова поцеловались, но теперь вэтом чувствовалось другая энергия. Цель. Стремление. И тут Лукас шепнул мне вщеку:

— У тебя есть... ну... защита?

— Защита?

— Ну, ты понимаешь. — Я не понимала. — Я не взял с собойпрезервативы. Потому что я просто настолько тупой! — Лукас стукнулся головой омое плечо. — Я не подумал, что ты... что до этого дойдет. А мог бы идогадаться. Каждый раз, когда я к тебе прикасаюсь...

— Погоди, ты что, решил, я говорю о сексе?

Лукас уставился на меня, и я мгновенно поняла, что, конечно,он говорил именно о сексе. Он лежит на мне, и я наполовину раздета. И не в томдело, что я об этом не думала — может быть, позже этой же ночью, — но я-тоговорила о том, что свяжет нас навеки!

— Бьянка, ты... ты имела в виду... Ты хотела выпить моейкрови?

— Да.

— Но не просто выпить крови. — Его лицо вытянулось ипобледнело. — Так?

— Я думала, ты хочешь, чтобы я... сделала тебя вампиром. —Последний дар. Я положила ладонь на щеку Лукаса, наслаждаясь прикосновением.Все мои прежние мечты ожили, и на какое-то мгновение я позволила себенадеяться. — Сделав это, я тоже стану вампиром. И тогда, Лукас, нам большеникогда не придется расставаться.

Лукас оцепенел:

— Скорее я умру. В смысле — умру и останусь мертвым. Бьянка,никогда больше не проси меня об этом. Потому что это то единственное, чего яникогда ради тебя не сделаю. Я никогда не буду вампиром. Никогда!

Каждое слово казалось ударом. Он столько узнал о вампирах, ия думала, что прежнее сопротивление этой идее исчезло. Но оно оставалось с ним,такое же сильное, как и раньше. Я чувствовала себя ошеломленной. Нет, многохуже — я чувствовала себя отвергнутой. Лукас не хотел того, что я емупредлагала. И не принимал то, кем я являюсь.

Похоже, больше нам нечего было сказать друг другу. Безумныйпыл, подстегивавший нас, испарился, как будто его и не было. Мы сели, слегкаотодвинувшись друг от друга. Я вдруг почувствовала, как здесь холодно, итрясущимися пальцами начала застегивать свитер. Лукас нежно обнял меня заплечи, но объятие это получилось неловким. Никогда не думала, что будучувствовать себя в его объятиях так странно.

— Ты как, в порядке? — в двенадцатый раз спросил меня Лукас,когда мы ехали обратно в Ривертон.

— Все нормально. Честно.

Я чувствовала себя разорванной пополам, в душе был полныйсумбур, но я не собиралась признаваться в этом ни Лукасу, ни даже самой себе.

Да, мы взяли себя в руки, мы смотрели на звезды и дажеразговаривали о чем-то, но ничего прежнего не осталось. В моей памятипродолжали звучать слова: «Я никогда не буду вампиром».

Он говорил это и раньше, и я ему верила. Но на этот раз этоменя действительно потрясло: не имеет значения, что произойдет, не имеетзначения, как сильно мы любим друг друга, между мной и Лукасом всегда останетсяпреграда. В этом году я выдержала нашу разлуку, потому что верила: она не будетвечной. Это просто невозможно, ведь мы так любим друг друга!

А теперь выяснилось, что больше у нас никогда ничего небудет, только тайные встречи и редкие письма. Всего лишь несколько украденныхминут страсти среди бесконечных недель одиночества.

А однажды он состарится, умрет и оставит меня одну навеки.

Лукас подъехал к кинотеатру как раз тогда, когда из негоначали выходить зрители. Среди пожилых пар было несколько смеющихся подростков,но одна фигура выделялась из толпы — Балтазар, высокий и угрюмый в своемдлинном черном пальто.

— Мне пора. — Я повернулась к Лукасу. — Где и когда мывстретимся в следующий раз?

— Думаю, в январе. Есть один городок, Альбион... Черити тамчасто бывает. По крайней мере, так говорится в отчетах. Наверное, Балтазарохотно отвезет тебя туда.

— Наверняка отвезет. Вторая суббота января? Восемь вечера?

Он кивнул.

— Где?

— В центре города. Поверь, это крохотный городишко, мы неразминемся. — Лукас положил ладонь мне на щеку. — Я люблю тебя.

Я кивнула. Горло перехватило, и я ничего не смогла сказать.

Лукас привлек меня к себе и поцеловал в лоб.

— Эй. Не плачь.

— Не буду. — Я вдохнула его запах. Если бы я только моглаудерживать его рядом с собой все время, чтобы он всегда был так же близок комне, как сейчас. — В рождественское утро, где бы ты ни был, вспомни обо мне. Ая буду думать о тебе.

Мы нежно поцеловались, я неохотно открыла дверцу пикапа ивыбралась наружу.

По пути домой мы с Балтазаром молчали. Но не потому, что незнали, что сказать друг другу: я погрузилась в собственные мысли, и Балтазар,насколько я видела, тоже. Наконец я решилась:

— Ты что-нибудь выяснил? Ну, из заметок Лукаса.

— Не очень много. Но узнал, что Черити посещает города вэтом районе — те, что помнит. Она иногда так делает, но это не помогает ейстать счастливее. Она вроде как ненавидит все эти места за то, что онименяются, а она остается прежней.

— Ну, значит, ты ее найдешь. — Я потерла так и неотогревшиеся руки, очень уж было по-зимнему холодно. — Сможешь вычислить, гдеона.

Балтазар, не отводя глаз от дороги, включил печку.

— Теперь я могу сузить круг поисков. Но нет никакой системы— с Черити никогда и не угадаешь.

— Ну, все-таки есть с чего начать.

— Всегда видит только плюсы. — Уголок рта Балтазараприподнялся в невольной улыбке. — Да, есть с чего начать.

Мы подъехали к парковке в дальнем конце школьной территории,я открыла свою дверцу и хотела выйти, но Балтазар не шевельнулся. Я помедлила.

— Спасибо. За сегодняшний вечер. Это очень много для менязначит.

Балтазар поднес руку к моему лицу. Он не прикоснулся ко мне,но кончики пальцев оказались у самых моих губ.

— У тебя губы распухли.

— Что? — Стоило ему сказать об этом, и я почувствовала, чтогубы действительно распухли и болят. Это все из-за того, что мы с Лукасом такжадно целовались. — О, и это выглядит... ну, слишком...

— Все прекрасно, — небрежно произнес Балтазар, хотя взглядего затуманился. — Любой, кто заметит, решит, что ты целовалась со мной.

К счастью, у меня не было времени сильно горевать из заразлуки с Лукасом. Приближалась экзаменационная неделя, так что подготовкаотнимала все мое время. В некотором роде учеба стала для меня утешением.