Впрочем, к концу XVIII века диспуты уже были благополучно забыты. Аббат Бастон вспоминает, что в Сорбонне лишь один профессор, нормандец по имени Жоли, внешне суровый, но добрый в душе, захотел восстановить порядок в аудитории и с этой целью ввести диспуты для упражнения в задавании вопросов и аргументации. В первый раз необычное зрелище привлекло всеобщее внимание, так что даже установилась тишина, но в дальнейшем всё пошло по-старому.

Конечно, в разумных пределах дискуссия на определенную тему не могла не быть полезной. Тот же Бастон вспоминал, как однажды, не удовлетворившись объяснениями профессора Шеврейя по поводу какого-то места из Пятикнижия, написал ему длинное анонимное письмо на латыни. Он был взволнован и польщен, когда на следующем занятии профессор упомянул об этом письме, похвалив неведомого автора, и счел своим долгом ответить на содержавшиеся в нем вопросы. «Автор» мгновенно стал университетской знаменитостью.

Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, гласит всем известная мудрость. Чтение книг и словопрения закладывали прочную теоретическую базу, но этого было мало для подготовки специалистов-практиков. К тому же совершенно очевидно, что знания лучше усваиваются с опорой на зрительные и тактильные образы, и прогрессивные преподаватели старались оживить свои лекции, дополнив их экспериментальной частью.

Однако не все студенты были готовы воспринять передовые методы преподавания. Например, один из прототипов доктора Фауста, профессор в университете Эрфурта, рассказывая о Гомере, являл слушателям (возможно, при помощи «волшебного фонаря») героев Троянской войны и мифических чудовищ, в частности циклопа Полифема. Некоторые слабонервные учащиеся после утверждали, что чудовища пытались их пожрать.

(Говорят, что доктор Фауст погиб в 1537 или 1538 году во время взрыва, вызванного его химическими опытами в комнате на постоялом дворе в Штауфене. Но кое-кто считает, что прототипом Фауста был один из первопечатников Иоганн Фуст из Майнца (1400–1466), из жизни которого потом сделали страшную сказку.)

В 1565 году Пьер Рамю, лектор Королевского коллежа, обратился с речью к французскому королю Карлу IX, обличая существовавшие тогда методы преподавания медицины — «применения естественной философии к человеческому телу» — и требуя введения других, «как в Монпелье или в итальянских медицинских школах». Схоластические диспуты, считал Рамю, могут воспитать только схоластов, а не людей, способных врачевать болезни. Он потребовал, чтобы часть учебного года посвящалась изучению лекарственных растений, другая часть — препарированию трупов, а третья — осмотру и лечению больных.

В Париже с 1506 года ботанику преподавали в небольшом «аптекарском огороде» при факультете, на содержание которого каждый бакалавр выплачивал 18 су в год. В начале апреля 1503 года школяров вывели собирать лекарственные растения в лес Жантильи, а по возвращении бакалавры подготовили небольшое угощение в таверне неподалеку от Сен-Жермен-де-Пре. Позже профессор фармакологии водил своих студентов на занятия в Королевский сад.

В Монпелье практические занятия были подняты на небывалую в сравнении с другими учебными заведениями Франции высоту. Состоявший при медицинском факультете аптекарь смешивал лекарственные составы и изготавливал снадобья на глазах у студентов. Существовала кафедра анатомии и ботаники; студенты ходили собирать целебные травы под руководством доктора. Эти загородные экспедиции могли продолжаться несколько дней. При университете имелся анатомический театр, выстроенный из камня, со ступенеобразно повышающимися рядами, чтобы вместить как можно больше зрителей и дать лучший обзор. Доктор, руководивший сеансом, предварял его небольшой лекцией; затем королевский хирург показывал студентам различные части тела, которые он препарировал перед занятием; наконец начиналось вскрытие.

Анатомию штудировали в основном по скелетам. Изредка профессор приносил в аудиторию труп животного или какую-нибудь часть тела повешенного; целый человеческий труп ценился очень высоко — во всех смыслах.

Когда в 1527 году в Монпелье состоялось долгожданное вскрытие, пришлось уплатить пять су сторожу больницы, доставившему труп, два су его жене, предоставившей саван для переноски, два су носильщикам, два су тем, кто обмывал покойника вином, и еще два за само вино. Для внутренностей приобрели стеклянный сосуд; 18 денье ушли на благовония для зала, дрова для его отапливания и фунт свечей для освещения. Кроме того, магистру Жану Фокону, поведавшему «историю» тела, заплатили экю, прозектору — 20 су, сторожу, поработавшему вахтером и истопником, — пять су, его жене, которой потом пришлось проводить уборку зала, — 12 денье, его детям, бывшим на посылках, — четыре денье. Но и это еще не всё, поскольку надо было соблюдать заведенный порядок. После препарирования покойника похоронили с отпеванием, за что тоже было заплачено: шесть ливров священнику и могильщику, девять су клирикам и беднякам, провожавшим останки на кладбище, четыре су носильщикам, 12 денье за могилу, 12 су за гроб, 20 денье за панихиду.

В 1533 году прокурору медицинского факультета Монпелье предложили забрать труп «для опытов», но это оказалось тело зачумленного, и прокурор бежал от него, сверкая пятками. В год проводилось всего одно вскрытие, только с 1550 года специальным постановлением властей их количество увеличили до четырех. На сеансы препарирования трупа вместе со студентами приходили городские обыватели, монахи и даже светские дамы, скрывавшие свои лица под масками (вспомним рембрандтовский «Урок анатомии доктора Тульпа»).

Следующий сеанс состоялся только 19 декабря 1553 года. В 1554 году, на День Всех Святых, доктор Ронделе препарировал обезьяну. Несколько дней спустя, 21 ноября, он же вскрывал тело куртизанки, умершей родами.

Церковь относилась к вскрытию человеческого тела крайне отрицательно, и следовало обладать недюжинным мужеством, чтобы нарушить табу. На этот подвиг отважился, среди прочих, Андреас Везалий, считающийся основоположником анатомии. Родился он в Брюсселе, учился в Сорбонне и Базеле, а позже стал профессором медицинского факультета в Падуе. В 1543 году, когда ему еще не исполнилось и тридцати лет, он издал в Базеле свой главный труд — «О строении человеческого тела». Эта книга в семи томах стала плодом четырехлетних исследований. На глазах у студентов со всей Европы он препарировал в анатомическом театре трупы самоубийц и казненных. Иногда тела доставляли в университет уже полуразложившимися, так что по ним было трудно что-либо понять. Тогда Везалий установил личные связи с судьей Меркантонио и даже добивался отсрочки казни, чтобы трупы поступали на стол «свеженькими».