Брак Луизы-Елизаветы тоже складывался не особенно счастливо. Дону Филиппу не хватало энергичности. Его честолюбивая мать с помощью не менее честолюбивой жены с трудом могли разбудить в нем лишь слабый огонек жизни.

Наступило время, когда дочери посещали Марию. Матери так хотелось легко и свободно чувствовать себя с ними, так же как отец, весело перескакивать с одного предмета разговора на другой. Как же убедить этих юных красавиц в том, что, несмотря на угрюмый и суровый вид, она любит их всем сердцем.

Они очаровательны, думала королева, глядя на грустную семнадцатилетнюю Анну-Генриетту в бледно-лиловом платье и на сияющую Аделаиду в туалете из атласа.

Дочери присели в реверансе. Потом Аделаида попросила разрешения взглянуть на последнюю картину матери.

Королева была в восторге, она и не догадывалась, что у Аделаиды нет никакого желания смотреть на картину и что девочки заранее распланировали, кто, что и когда скажет.

– Я попрошу посмотреть картины, – сказала Аделаида.

– Тогда мне остается музыка, – добавила Анна-Генриетта. – Но я попрошу сыграть лишь в самом конце, иначе нам придется целый час слушать, как она мучает несчастный клавесин.

– Разве это хуже, чем разговаривать о ее картинах? – спросила Аделаида.

Анна-Генриетта пожала плечами:

– Но может быть, не так уж тяжело просто слушать ее игру. В это время можно просто сидеть и думать о чем-нибудь другом.

– Только не говори, что ты все еще думаешь о месье де Шатре! – воскликнула Аделаида.

Анна-Генриетта закрылась руками, будто ее ударили по лицу. Аделаида взяла сестру за руку, сжала и добавила:

– Прости, я не должна была напоминать тебе.

– Не говори больше ничего, пожалуйста, – прошептала Анна-Генриетта.

Сейчас они стояли перед матерью, и Аделаида просила: «Пожалуйста, матушка, можно нам посмотреть твою последнюю картину?»

Королева показала девочкам полотно с изображением садов Версаля, и те притворно заявили, что на картине сады даже красивее. Затем Анна-Генриетта попросила мать сыграть, и сестры сидели, притворяясь, что слушают ее жалкие потуги извлечь гармонию из сопротивляющегося инструмента. Аделаида мечтала о том, как отец, собираясь на войну, берет ее с собой. Перед глазами вставала чудесная картина: облаченные в красные, расшитые золотом одеяния, они с отцом на белых скакунах едут перед войском и все приветствуют их. Аделаида мечтала совершить героический подвиг, который поможет выиграть войну. Вот она едет рядом с отцом по улицам Парижа с победой, а народ кидает ей цветы и кричит, что эта красивая принцесса – спасительница Франции.

Анна-Генриетта думала о всех тех надеждах, которые у нее когда-то были, а теперь умерли. Почему их заставляли верить, что они могут пожениться? Все дело было в политике. Одна группа министров настаивала на одном, вторая – на совершенно другом, и от решения этих людей зависела судьба двух любящих сердец.

До Анны-Генриетты дошли слухи, что против их брака выступал кардинал Флери, из-за вражды с родом герцога Орлеанского. Кардинал не сомневался, что женитьба герцога де Шатре на принцессе даст семье герцога даже больше власти, чем та, которая у них уже была. Как будто герцог мог заботиться о чем-то, кроме Анны-Генриетты!

Она помнила тот день, когда ее поклонник вернулся с охоты. До этого момента они были полны надежды. Герцог сказал Анне-Генриетте: «Когда твой отец на охоте, он доволен жизнью. Я буду просить его во время охоты, если представится такая возможность». Анна-Генриетта уже не замечала ссутулившейся и неуклюжей фигуры матери, с самодовольной улыбкой склонившейся над клавесином. Девочка видела, как герцог де Шатре возвращается с охоты с выражением крайнего отчаяния на лице. «Ты спросил его?» – чуть не вскрикнула Анна-Генриетта. И герцог ответил: «Да. Он ничего не ответил; он просто посмотрел на меня грустными-грустными глазами, взял меня за руку и покачал головой. Как они могут так с нами поступать! Как он может… он… у которого есть семья и друзья!» Но Анна-Генриетта не хотела ничего дурного слышать о своем отце, даже когда страдала. «Он бы нам не запретил. Все в чужих руках. Это воля кардинала».

О, как они ненавидели кардинала. Теперь ненавидеть стало некого, но и замуж выходить было тоже не за кого: герцог де Шатре женился на дочери принцессы де Конти. Анна-Генриетта осталась со своим горем наедине.

Тут королеве доставили известие из аббатства Фонтевро. Девочки смотрели, как мать читает письмо. Потом Аделаида подошла к королеве и спросила:

– Матушка, плохие новости из Фонтевро?

Королева кивнула:

– Ваша младшая сестра, Тереза-Фелиция, серьезно больна.

Аделаида и Анна-Генриетта попытались вспомнить все, что они знали о Терезе-Фелиция. Но они видели ее в последний раз шесть лет назад – ей было всего два года, когда она покинула Версаль. Было просто невозможно горевать из-за болезни сестры, которую они не помнили.

А вот Мария помнила. Она сидела неподвижно и вспоминала. Шесть лет назад у нее забрали ее маленьких дочерей лишь потому, что кардинал Флери хотел уменьшить расходы.

У Марии отобрали и старшую дочь. Луиза-Елизавета была в Испании, и Марии казалось, что она потеряла и ее. Маленького герцога де Анью и мадам Третью забрала смерть. Теперь похоже на то, что королева потеряет еще одного ребенка. Мария вспомнила, что Тереза-Фелиция, мадам Шестая, была больше всех похожа на своего дедушку, Станислава.

Мария не плакала. Было бы недостойно проливать слезы перед дочерьми. Мария сидела прямо, губы были сжаты; она ничем не выдавала своего отчаяния.

Известие о болезни Терезы-Фелиции расстроило короля. Людовик хотел бы узнать ребенка ближе, как Анну-Генриетту и Аделаиду. Остальные вскоре возвратятся ко двору. Но Франция вступит в войну, а их отец возглавит войска. Поэтому будет лучше, если дети побудут в Фонтевро подольше. Но в любом случае Терезу-Фелицию сейчас же нужно перевезти в Версаль.

Мадам де Шатору, пытаясь поднять Людовику настроение, решила дать в его честь прием в Куси. Король был тронут и пригласил приехать во дворец нескольких своих самых близких друзей.

Ришелье, ставший первым камердинером короля, сопровождал Людовика везде. Он также был приглашен на прием. Ришелье был обеспокоен. Он много думал о молодой прекрасной даме, которая появилась во время охоты в лесу Сенар. Мадам де Шатору была протеже герцога, и он собирался сделать все, чтобы она оставалась любовницей короля.

Ришелье навел справки о мадам де Этоль, и ответ ошеломил его. Она была дочерью того самого Франсуа Пуассона, человека, сделавшего состояние во время голода, но вынужденного покинуть Париж, так как его подозревали в спекуляции зерном. Его сын и дочь получили великолепное образование, и девушка, Жанна Антуанетта, вышла замуж за весьма состоятельного человека, месье Шарля Гийома Ленормана де Этоля. Парочка вовсю развлекалась в Париже, и Жанна Антуанетта, обладая солидной долей честолюбия, держала небольшой литературный салон. Говорили, что частым гостем салона был Вольтер, состоявший в свите поклонников мадам де Этоль.