— Извините, — внезапно опомнился он, — не знаю, что на меня нашло. Какие-то глупые мысли появились. На чём мы закончили?

— На том, что вы решили меня отделать.

— Да нет же, — поморщился Лагарди, — до этого.

— Сказали, что я хороший парень, и поплакались о злом роке, преследующем вашу семью.

— Злой рок, — попробовал на вкус фразу Лагарди. — А вы молодчина, нашли подходящее выражение. Злой рок. — Он усмехнулся. — Великолепно. Уловили самую суть.

— Ой, только избавьте меня от фамильных проклятий, историй, которым сто лет. Они хороши для бульварной литературы. Писатели обожают такие сюжеты. Они как готовые конструкции. Поменять один замок с привидением на другой, вместо призрака невинно убиенной покойной тётушки ввести разбуженный призрак дядюшки. Потом надо разоблачить убийцу, найти закопанные кости его жертвы, похоронить их со всеми причитающимися почестями. Интересно только в первые два-три раза, потом набивает оскомину. В жизни всё обстоит куда проще. Если господин А убил господина Б — это либо стечение обстоятельств, либо корысть.

— Вы столь меркантильны?

— Скажите, что значит это слово, и я отвечу.

— Напрасно издеваетесь, Гэбрил. Понимаю, что вы жить не можете без ёрничанья и иронии, но в случае Хэмптонов не обошлось без чего-то… — Он подыскал нужное слово. — Метафизического. Да, мы не самые худшие из аристократов, но чем-то предки наши прогневали высшие силы. Вспомните Альдера Хэмптона, его загадочную смерть от арбалетного болта.

— Не вижу ничего загадочного в смерти от арбалета: нажать на спусковой крючок, вжик и готово. Был человек, нет человека. К тому же я прекрасно понимаю тех эльфов, что его убили (если это действительно были они). Ваш Альдер попортил им немало крови и пыток не чурался: мог снять шкуру с живого. Не вяжется у меня его облик с образом рыцаря без страха и упрёка.

— А гибель Ораста, Джеральда, покушение на молодого Хэмптона? Обратите внимание, как мало прошло времени между этими событиями. Кто-то пытается стереть семью с лица земли.

— К чему такие сложности: караулить вас поодиночке, изобретать разные способы убийства. Проще было шарахнуть из пушки по родовой усыпальнице, когда вы все собрались, чтобы похоронить майора. Вы писатель, у вас богатое воображение. Это простительно. Более того — хорошим писателем, не обладая буйной фантазией, не стать. Вы ведь хороший писатель, Лагарди?

— Вы столь скептичны, — вздохнул он. — Да, меня считают успешным автором, я продаю книги тиражом больше, чем у половины остальных писак вместе взятых. Есть вещи, которыми я горжусь, есть такие, о которых хотелось бы забыть, но ведь речь идёт не обо мне. Более того, у меня есть пускай косвенные, но всё же доказательства, что в прошлом Томаса были весьма неприятные эпизоды, которые могли бы послужить причиной его гибели.

— Кое-что и мне известно, — кивнул я.

— Правда? — Глаза Лагарди округлились. — Он говорил, что когда-то давным-давно совершил ошибку, о которой раскаивается всю жизнь.

— Ещё бы, — хмыкнул я. — Сложно совершить государственную измену, а потом не раскаиваться.

— О чём вы, Гэбрил? Майор преданно служил его королевскому величеству, — возмутился Лагарди, и кажется, искренне.

— Что не мешало ему идти на сговор с баронами-мятежниками. Только случай не позволил майору открыть городские ворота бунтовщикам.

— Даже если вы говорите правду, Гэбрил, в чём я сомневаюсь, Томас имел в виду что-то другое. Оно связано с событиями, которые произошли задолго до мятежа. Я могу только догадываться, но кажется, речь идёт о периоде его службы в колониальных войсках. Он не любил вспоминать те времена, что само по себе странно. Обычно военные с удовольствием предаются воспоминаниям о горячих деньках.

— Мне тоже довелось служить в колониальных войсках. Поверьте, я с удовольствием вычеркнул бы из памяти эти годы.

— Что, действительно так неприятно? — участливо спросил Лагарди.

Неприятно?!! Хм, чего хорошего в том, что тебя, молодого совсем ещё парня, в сущности мальчишку, у которого молоко на усах не обсохло, отправляют туда, где люди гибнут едва ли не каждую минуту. Туда, где трава, деревья, кусты буквально кричат: «Ты чужой, уходи, пока цел», где за поворотом может оказаться засада, и не успеешь пикнуть, как кривой туземский нож выпустит кишки из твоего живота. Где укус мелкой твари, не больше клопа, прикончит быстрее сенной лихорадки, где улыбающийся смуглолицый человечек с жёлтыми зубами и впалой грудью, вызвавшийся в проводники, заведёт солдат в болото, кишащее кровожадными существами, способными одновременно душить, кусать и рвать на части несчастную жертву, а вокруг будет сплошное непроходимое болото, коварное, как оскорблённая женщина.

Лагарди по глазам угадал, что я могу сказать, и не стал настаивать на ответе. Нет, писатель ты мой, это нельзя объяснить словами, это надо пережить: побарахтаться в отвратительно пахнущей жиже, которая тянет на самое дно с такой силой, что трое товарищей не могут вытянуть из трясины; узнать о смерти хорошего друга, с которым делил котелок и последнюю краюху хлеба; проваляться на больничной койке в госпитале, не зная, доведётся ли увидеть следующий рассвет, а врачи будут проходить мимо с отсутствующим выражением, не желая откликаться на стоны и мольбы о помощи, и не потому, что их сердца зачерствели, а по той простой причине, что из лекарств остался только разбавленный до состояния воды спирт, а вместо бинтов — рваные полоски, сделанные из мундиров тех, кому не повезло или повезло, если посмотреть с другой стороны. Ведь смерть — тоже выход.

— Вернёмся к Джеральду, — предложил я. — Что можете о нём рассказать?

— На ваш выбор — только хорошее или ничего, — очень серьёзно ответил он.

— Банально, Лагарди. Не прячьтесь за ненужными манерами. Я помогу вам. Он был плохим человеком.

— Вы тоже не ангел, — заметил Лагарди.

— Не ангел, ваша правда. Однако я не из тех, кто пытается манипулировать людьми, сажая их на дрянь вроде оранжевой пыльцы.

— Как прикажете вас понимать? — удивился Лагарди.

— Понимайте буквально. Майор называл Джеральда пиявкой. Знаете, он был прав. Тварь, проникшая в ваш дом, сосала из него все соки.

Я рассказал о смерти Миранды, не вдаваясь в подробности того, что мне довелось пережить. Это ведь не просто — признаться, что слаб, что у тебя есть страх перед будущим и чужая кончина наводит на мысли о неизбежном. Люди гонят от себя прочь то, о чём знают наверняка.

— Я догадывался, что с Джеральдом не всё в порядке, — без особого воодушевления произнёс Лагарди. — Я наводил кое-какие справки. Это было в те дни, когда он только появился на горизонте.

— С чего такой интерес?

— С того, что он вскружил голову сестре, — устало пояснил Лагарди. — Пускай Поппи — дурочка, но это не значит, что мне всё равно. Я люблю её. Мы с детства были близки.