— Ей привиделось, тебе привиделось!.. Богатое у вас обоих воображение, — рассмеялся Абдулла.

Халид же молча взглянул вверх и увидел, как Эстер мгновенно отпрянула от окна спальни.

Принц решил, что он уже по горло сыт этими ночными ее кошмарами. Пора избавить ее от них навсегда, даже если придется вытрясти из нее всю душу.

Услышав, как ключ поворачивается в замке, Эстер завертелась на месте, ища, куда бы спрятаться. Но ее повелитель уже грозно заполнил своей внушительной фигурой дверной проем.

— Ты не повинна в смерти отца, — заявил Халид.

— Что? — Эстер съежилась в испуге.

— Прекрати терзаться по ночам и изводить себя. Иначе ты скоро очутишься там, где и он — в раю или аду — не знаю!

— Как ты смеешь?..

— Я смею приказывать тебе, потому что ты лишаешь меня покоя и пугаешь моих слуг.

— Кого, интересно, я напугала?

— Омар до сих пор дрожит, потому что ты заколола его во сне. Неужто ты не помнишь? Эстер побледнела.

— Он серьезно ранен?

— Душевно — да! А если б у тебя взаправду был нож в руке? — Халид неосторожно улыбнулся и этим свел все свои угрозы на нет.

— Так какого черта ты врываешься ко мне, мелешь какую-то чепуху и чего-то от меня требуешь?

— Это ты выкрикиваешь среди ночи какой-то вздор и грозишь пролить кровь! И понизь голос, когда говоришь со мной!

— Не смей вмешиваться! Мои сны и мои мысли — моя собственность, и как бы ты ни был могуществен, они тебе не по зубам, — выплеснула Эстер с торжеством, вероятно, заготовленные заранее фразы.

Халид был полон сострадания к ней и желания освободить девушку от чувства вины.

— Незачем укорять себя всю жизнь. Судьба твоего отца была уже предрешена на небесах.

Не желая слышать его увещеваний, Эстер заткнула уши.

Халид развел ее руки, встряхнул как игрушку и продолжил ровным, холодным тоном:

— Девчонка десяти лет от роду не могла бы защитить отца от шайки убийц.

Пощечина, которую он вдруг получил, отпечаталась на его щеке. И за этим вылился поток слов:

— Мой отец был добр, честен и справедлив. Он был для меня больше, чем ангел, кому господь поручает охранять ребенка от рождения до смерти. Он называл меня своей тенью, потому что я всегда следовала за ним. И только один раз я его подвела своим непослушанием, и вот что из этого вышло! — всхлипнув, Эстер прошептала умоляюще: — Не вправе нечестивые уста называть его имя. Прошу, не говори о нем.

Халид был озадачен. Пощечин он не получал никогда в своей жизни. Если б какой-то мужчина осмелился поднять на него руку, он бы тотчас очутился в царстве мертвых. Но женщина! Халид надеялся, что она поступила так в минутном затмении разума.

А что, если?.. Мысль Халида вдруг заработала в другом направлении. Нет ли тут интриги, сплетенной Хорьком?

— Избавь меня от своего присутствия, — между тем нагло потребовала англичанка. — Я тебя презираю.

— Мне нет дела до того, как ты ко мне относишься. — Халид сдержался и остался внешне невозмутимым. То, что он сказал, было правдой. Презрение или преклонение женщин он воспринимал одинаково равнодушно. Но то было раньше. — Ты лишь орудие моей мести, — сказал он, чеканя каждое слово и пронзая ее взглядом холодных, как северные льдины, голубых глаз. — Выставив тебя на невольничий торг, я выманю Хорька из норы. За тебя твой жених выложит все, что имеет, а затем встретится со своим создателем на том свете.

Эстер отшатнулась, как будто ее ударили, и Халид был удовлетворен, ответив на ее пощечину должным образом. Она упала на колени, закрыв лицо ладонями, а он выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью. Ключ повернулся в замке, и этот звук как бы поставил окончательную печать на судьбе Эстер.

«Боже мой! Я буду продана на торгах! Каким же чудовищем надо быть, чтобы торговать женщиной?» Он целовал ее и нежно прикасался к ее телу. И после всего этого готов продать ее за приемлемую цену!

Дверь заперта. Что же ей делать?

Смерть могла бы стать выходом, но самоубийство — смертный грех, религиозное воспитание запрещало ей подобные мысли.

Эстер мысленно поклялась, что встретит свою участь с гордо поднятой головой. Она не впала в отчаяние, не дала волю слезам. Все равно она отыщет какую-нибудь лазейку, а оказавшись на свободе, предупредит графа Форжера о грозящей ему опасности. А Халиду она отомстит за унижение, убив его собственноручно.

Из окна своей, теперь превращенной в тюрьму спальни, Эстер наблюдала за отбытием принца и Абдуллы в Стамбул. Ей и Халиду не придется больше увидеться, вплоть до того самого рокового дня.

— Встретиться с вами вновь для меня величайшее удовольствие, сиятельный принц.

— Так ли это? — иронически спросил Халид у пышно-усого, напоминающего сытого кота, француза.

— Разумеется, именно так! Я не бросаю слов на ветер, подобно многим моим, да и вашим соотечественникам.

Герцог окинул взглядом богато убранное помещение.

— Кажется, все в сборе. Мы ждали только вас. Салон Акбара, главного работорговца Стамбула, был заполнен самой уважаемой публикой. В дальнем углу возвышался помост, на котором обычно демонстрировались достоинства очередной красавицы.

Тридцатилетний жуир и искусный дипломат герцог де Сассари обладал весьма внушительной фигурой, великолепными усами и располагающей улыбкой. Но Халид не верил ему и недолюбливал герцога.

— Как поживает моя сестрица? — осведомился де Сассари, нарушив неловкое молчание.

— Ваша сестрица?

— Да. Моя сводная сестра Линдар одна из любимейших наложниц султана.

— Линдар уже не наложница, а супруга султана Селима. Она родила султану сына.

— Прекрасно! — Герцог был искренне обрадован. Халид скользнул взглядом по собравшимся, но не заметил того, кого надеялся увидеть.

— Вы доставили мое послание Форжеру? — спросил он у герцога.

— Мой кузен большой трус, — откликнулся герцог. — Вы зря надеетесь увидеть его сегодня здесь.

— Форжера не волнует участь его невесты? — удивился Халид, не скрывая разочарования.

Мужчина, который приносит в жертву ради своей безопасности столь замечательную женщину, не достоин называться мужчиной. Не следует ли Халиду отменить торг и оставить Эстер себе?

— На этом аукционе запрещено торговаться через посредника, — предупредил Халид. Герцог тут же заверил его:

— Савон Форжер никогда не примет опозоренную невесту. Тем более что эту англичанку он и в глаза не видел. Ее ему навязали.