Всё вышесказанное отнюдь не означает, что всякий человек открыт — или даже подчинён — сладострастию убийства. В "венце Творения" живут и другие — благородные — страсти: страсть творчества, страсть любви, страсть познания, страсть созидания. Есть в нём место и состраданию, и щедрости, и доброте. Никто ещё не пытался подсчитать, каких людей на свете больше: жестоких и агрессивных или добрых и сострадательных. Но и без статистических подсчётов мы знаем — весь опыт истории учит нас: десяток или сотня агрессивных легко подчинит себе тысячу или сотню тысяч добрых. Семь самураев, прогнав разбойников, скорее всего сами воцарятся в деревне. Дюжина гангстеров станет управлять профсоюзом. Десяток "воров в законе" подчинит своей воле лагерный барак и заставит его жить по своим звериным представлениям, в которых сила и готовность убивать будут цениться превыше всего.

Когда мы смотрим на покрытое листвой дерево, мы знаем — верим — предощущаем, что в нём таятся и будущие цветы, и вкусные плоды с семенами, что где-то в гнёздах птенцы разевают нежные клювы, а заботливый енот прячет своих детёнышей в безопасное дупло. И при виде этой торжественной и многообразной красоты мы склонны забывать, что где-то в глубине — до засухи, до искры, до молнии — затаился ещё и ПОЖАР. Испепеляющий. Грозный. Неодолимый.

То же самое и человек.

Горючий элексир ненависти, жаркая радость насилия укрыты в нём до поры — но не могут быть вытравлены — ампутированы — до конца никакими проповедями, законами, призывами. В любом человеческом сообществе мы обнаружим некое меньшинство, в котором обострённая жажда насилия соединена с ненавистью к размеренному честному труду: такие составляют ядро криминального мира. Сам факт неуничтожимости организованной преступности даже в цивилизованных правовых государствах говорит о том, что корни её уходят в тёмные глубины человеческой души. Пока общественный организм здоров и силён, он способен удерживать американских гангстеров, российских воров в законе, перуанский Сияющий путь, тамильских тигров в определённых рамках. Но когда внутренний кризис ослабляет силы сопротивления, когда рушится старый государственный порядок, это экстремистское меньшинство, верящее только в силу меча, нагана, автомата, выпрыгивает на авансцену истории, увлекает аморфное большинство и предстаёт перед нами под именем якобинства, большевизма, нацизма, хамаса, хизболы, талибов.

Как правило, именно в момент переходного скачка с одной ступени цивилизации на другую рушатся традиционные устои этноса, возникает вакуум власти — а это идеальный момент для захвата полного контроля над обществом экстремистами. Для такой воцарившейся группировки наилучшим оправданием их господствующего положения является состояние войны. Поэтому-то они будут противиться любым шагам, ведущим к настоящему миру. Непонимание этого простого факта и ведёт ко всем опасным нелепостям международной политики и дипломатии наших дней.

Хотелось бы, чтобы наши правители — а заодно и избиратели в демократических странах — осознали это — всей мировой историей подтверждённое — правило: мирные переговоры с народом, находящимся под контролем экстремистской группы, невозможны. Наступление мира сбросит экстремистов с командных высот на дно общества. Это будет означать для них не только утрату власти, но весьма часто — и физическую гибель. Ибо они уже успели принести столько горя своему народу, что месть не заставит себя долго ждать. Для лидеров палестинцев, албанцев, тамилов, курдов, чеченцев принять даже самые выгодные условия мира так же невозможно, как было невозможно для Аттилы, Чингиз-хана, Тамерлана приказать своим воинам отложить мечи и взяться за ручки плуга.

Попробуем же, отбросив иллюзии, вглядеться в судьбу и состояние тех земледельческих народов, из гущи которых сегодня выпрыгивают самые свирепые и многочисленные носители террора, направленного против индустриального мира: палестинцев, саудовцев, египтян, пакистанцев. Три момента, три критерия, три вопроса должны интересовать нас в первую очередь:

1. Как далёк данный народ от индустриальной стадии?

2. Каково напряжение внутренней борьбы, протекающей в нём? (Вспомним, что отчаянные междуусобия предшествовали всем знаменитым взрывам-нашествиям: персидскому, македонскому, арабскому, норманнскому, монгольскому.)

3. Каковы шансы на появление вождя, этакого Аттилы Бин Ладена, способного объединить и сфокусировать бушевание подспудной ненависти, направить её сокрушающий удар на индустриальный мир?

Начнём с тех, кого мы ещё во вступлении взяли за образец для создания модели народа Бета, — с палестинцев.

Вот вы идёте по улице и видите: в драке схватились двое — верзила и коротышка. На чьей стороне будет ваше сочувствие? Безотказно — на стороне коротышки. А если он ещё проявляет отчаянную решимость, налетает на своего противника снова и снова, не обращая внимания на получаемые тумаки и затрещины, в вас вспыхнет желание вмешаться, помочь ему, остановить драку, вызвать полицию.

Именно такова была эмоциональная схема многих недавних международных конфликтов и реакции на них мирового общественного мнения. В десятках столиц мира происходили демонстрации солидарности с воюющим Вьетнамом, и Джейн Фонда, под объективами кинокамер, спускалась в Ханойские бомбоубежища (1963–1973). "Советы — вон из Афганистана!" — призывали плакаты и газетные заголовки, а Пентагон снабжал новейшими стингерами "героев" муджахеддинов (1979–1989). Сербия подверглась карательным бомбардировкам за своё негуманное обращение с албанскими повстанцами в провинции Косово (1998). Весь мир осуждал пост-коммунистическую Россию за кровопролитное подавление сепаратистов Чечни (1994–2002). И конечно же, вот уже сорок лет не прекращаются проклятья Израилю за оккупацию территорий, захваченных в Шестидневной войне 1967 года.

"Трагедия палестинцев" стала темой тысяч книг и статей, попыткам примирения были посвящены десятки и сотни международных конференций, самые высокопоставленные правители мира торжественно ставили свои подписи на украшенных печатями документах. Но мира всё нет и нет. По-прежнему летят пули и камни, ракеты и снаряды, танки въезжают в дома, святые места окутываются облаками дыма и слезоточивого газа, самоубийцы взрывают себя в переполненных автобусах и кафе. И противоборство не остаётся замкнутым в узкой полоске земли, прижатой к восточному берегу Средиземного моря. Когда от бомб террористов гибнут жители Рима, Вены, Афин, Нью-Йорка, Лондона, Мадрида, Парижа, в сознании миллионов испуганных людей эти кровопролития объясняются — истолковываются — как месть за страдания угнетённых изгнанников. Ведь только невыносимая боль может толкнуть человека на то, чтобы взорвать себя вместе с толпой ни в чём неповинных женщин и детей!

Но попробуем провести умозрительный эксперимент: исполним мечту палестинцев и их сторонников (а также еврейских ортодоксов!) — с помощью Божественного вмешательства уберём жестоких израильских оккупантов, разрешим всем палестинским изгнанникам вернуться в родные края. Что у нас получится? Цветущее, свободное государство, уважающее международное право и человеческую личность, терпимое ко всем вероисповеданиям, открытое иностранным визитёрам и журналистам? Или что-то больше похожее на Вьетнам под коммунистами, Камбоджу под Красными кхмерами или Афганистан под талибами?