Поскольку прижать к сердцу героя-адмирала у нее возможности не было, леди Гамильтон расцеловала двух юных офицеров, донесших до Неаполя замечательную весть, — красивого восемнадцатилетнего лейтенанта Уильяма Хоста, любимого воспитанника Нельсона, и лейтенанта Томаса Кейп-ла. «Она поспешно запихала нас в свой экипаж, — вспоминает Хост, — намереваясь еще до темноты прокатить по городу. Леди Гамильтон перевязала лоб лентой с вышитыми на ней золотом словами: «Нельсон и победа»…От прохожих, — продолжает Хост, — это не ускользнуло, и улицы огласились приветственными криками: «VivaNelson!»» Дом Гамильтонов — Palazzo Sessa — в ту ночь сиял. В честь героя зажгли, как отмечала леди Гамильтон, три тысячи свечей, а надо бы — три миллиона. Сэр Уильям писал Нельсону, что в анналах истории не значится события, которое бы сделало больше чести героям, добывшим эту победу. «Наконец-то Вы полностью осуществили себя, дорогой мой Нельсон, это бессмертие… Слава Богу… Вы без труда представите себе, дорогой сэр, насколько мы с Эммой счастливы: ведь именно Вы, Горацио Нельсон, наш задушевный друг, совершили такой чудесный подвиг».

Королева Мария Каролина, по воспоминаниям леди Гамильтон, узнав о триумфе Нельсона, «как безумная металась по комнате», обнимая всех, кто окажется рядом, и восклицая «О Нельсон! О избавитель Италии!», и тоже отправила ему восторженное послание, сообщая что повесила у себя в кабинете его портрет, умоляя спеть в ее честь «God save die King et uis God Saeve Nelson et marine Britannique»[20]. «Слова признательности отпечатаны в моем сердце, — говорила королева леди Гамильтон. — Потрясающе! Да здравствует нация храбрецов и ее великий флот. Это миг славы, коснувшийся и меня… Гип-гип-ура, дорогая миледи. Я без ума от счастья! С каким восторгом встречу я наших героев… Мои дети места себе не находят от радости».

Сэр Уильям высказывался несколько более сдержанно. Он приглашал Нельсона остановиться в Palazzo Sessa: «У меня дома для Вас приготовлены удобные апартаменты, и Эмма уже подыскивает самые мягкие подушки и простыни для отдохновения Ваших измученных членов».

Когда Нельсон вышел на палубу того, что он несколько причудливо именовал «обломками «Передового»», к нему уже подплывали шлюпки с Гамильтонами и королевской четой. Сопровождавший их королевский оркестр при поддержке других музыкальных групп исполнял нечто похожее на «Вот идут герои-победители» — мелодию, репетируемую ими, хотя и не вполне прилежно, все последние дни. Лодка с Гамильтонами подгребла к «Передовому» первой, и, как писал Нельсон жене, «по трапу взлетела ее светлость, не перестававшая повторять: «О Боже, это случилось!» Она упала в мои объятья скорее мертвая, чем живая».

«С прибытием короля, однако, со слезами было покончено, — продолжает Нельсон — Он взял меня за руку и, назвав «Избавителем и Хранителем», рассыпался в самых щедрых выражениях признательности. Вскоре весь Неаполь называл меня «Nostro Liberatore»… Надеюсь когда-нибудь у меня появится приятная возможность представить тебя леди Гамильтон. Это одна из самых замечательных женщин на свете. Мало кто может с ней сравниться. Она делает честь своему полу».

На борту «Передового» в тот день находилась и еще одна англичанка — сорокаоднолетняя мисс Эллис Корнелия Найт, автор некоего двухтомного романа, жившая тогда в Неаполе с мрачной, упрямой и туповатой матерью — адмиральской вдовой. Мисс Найт подошла к судну в шлюпке Гамильтонов и явилась свидетельницей драматического падения леди Гамильтон в объятия героя, показавшегося ей «маленьким и мало чем примечательным человеком». Однако же, когда все сели за завтрак, ее поразило «на редкость живое выражение лица (Нельсона) и его порывистые манеры». По столу прыгала какая-то птичка. Мисс Найт сказали, будто она залетела в каюту прямо перед началом сражения «к большой радости команды, расценившей это как доброе предзнаменование».

Король непременно хотел осмотреть весь корабль и «с ребяческим энтузиазмом» заглядывал в каждый уголок, проявив особый интерес к лазарету, где какой-то моряк читал книгу раненому приятелю, и к шляпе, бывшей на Нельсоне, когда его ранило в голову.

Поначалу Нельсон предполагал остановиться в гостинице и даже просил сэра Уильяма поручить прислуге подыскать ему «подходящие апартаменты». Но Гамильтоны настояли, чтобы он поселился у них. Приветствуемый пением сотен птичек, выпущенных из клеток рыбаками, Нельсон прибыл в Palazzo Sessa, где ему отвели просторную, светлую комнату с видом на залив. Леди Гамильтон сразу же начала деятельную подготовку к торжественному приему в честь сорокалетия гостя. Годовщину отделяла от его прибытия в Неаполь всего неделя, но Нельсон чувствовал себя намного лучше и мог с удовольствием ожидать празднества. А вот заставить его нанести визит своему противнику адмиралу Бланке дю Шайла, тяжело раненному в минувшем сражении и лишившемуся почти всего носа, так и не удалось. «Один мой вид станет для него напоминанием о собственном фиаско, — сопротивлялся Нельсон. — Я настолько не люблю французов, что, кажется, впитал эту ненависть с молоком матери».

«Приготовления леди Гамильтон к приему в мою честь могли бы заставить меня раздуться от тщеславия, — писал Нельсон жене. — На каждой ленте написано, на каждой пуговице выгравировано «Нельсон» и все такое прочее, а на столовых приборах — «Г. Н. Во славу 1 августа». Сочиняются песни, пишутся сонеты, право, я не заслуживаю всего этого». «Весь город словно с ума сошел, — подтверждает мисс Найт. — На каждом углу неаполитанцы скандируют «Vittoria», «Viva Nelson»».

Приглашения на «большой прием в честь дня рождения Нельсона» разослали всем капитанам английских судов, стоявших на рейде в Неаполе. Более того, им предлагалось взять с собой «всех офицеров и мичманов», свободных от службы. На одной из дворцовых колонн выгравировали имена всех командиров судов, сражавшихся под началом Нельсона на Ниле. Самой леди Гамильтон предстояло торжественно открыть ее в ходе приема, а также исполнить песню на слова Корнелии Найт:

Как Цезарь он, — свидетель Нил, —

Пришел, увидел, победил.

В победе скромен, храбр в бою,

Он Богу славу дал свою.

В назначенный день, 29 сентября 1798 года, пишет Нельсон домой, «за обеденным столом у сэра Уильяма собралось 80 гостей, 1740 пришло на бал, 800 — на ужин, сервированной с такой изысканностью, какой я не видывал ранее и, наверное, уж не увижу». В конверт Нельсон вложил листок со стихами, написанными мисс Найт в качестве приложения к национальному гимну. Песню на эти слова в весьма эротической манере исполнила опять-таки леди Гамильтон:

Славу поем мы герою,

Нельсон, мы всюду с тобою,

Небо и Бога моля:

Слава пусть ширится дале,

Пусть покоряются дали

Трону и английской стали —

Боже, храни Короля.

Послал Нельсон домой и балладу, которую, он был уверен, Фанни «с удовольствием и сама споет». Баллада начиналась так: «Сражался храбрый Нельсон, презрев судьбы удары».