Если не считать неясных намеков и отсылок на некие чрезвычайно странные и враждебные силы, рассказ Стругацкого был последователен и логичен, в нем была целостность и законченность. Определенное сомнение вызывало непонятное поведение Эдуарда Лишина, который по необъяснимым причинам счел Виктора единственным достойным преемником сведений, которые до сих пор считаются государственной тайной. Но даже эта кажущаяся выдуманной часть рассказа получила подтверждение благодаря стараниям следователя Комара, который обнаружил досье среди вещей профессора Константинова.

Этот факт разрушал мое первоначальное предположение, что Стругацкий страдает больными фантазиями. Досье существовало — и до сих пор существует, я прочел его, просмотрел необычные фотографии. Комар подтвердил, что они подлинные. Мне известно, что в той трагедии на перевале было и остается много такого, что советские власти не смели открыть общественности.

Как психиатр, я никогда не верил в паранормальные явления. Я всегда довольствовался принципом лезвия Оккама[1]: — человеческий разум и механизмы сознания и самосознания сами по себе без всяких сверхъестественных сил удивительны и загадочны, чтобы пытаться объяснить странные события и ощущения, которые нередко вмешиваются в нормальную жизнь людей. Я, как и Алиса Черникова, считал, что любое явление научно в своей основе. Другими словами: все без исключения происходящее в мире можно объяснить и описать рационально, если владеть достаточным количеством данных.

Таково было мое первоначальное отношение к делу Стругацкого. Поэтому я очень уверенно начал свою работу с ним, полагая, что смогу оценить его психическое состояние и дать здравый и подробный отчет криминалистам. Я и не представлял, что ему удастся открыть для меня мир, о существовании которого я не подозревал. Мир, чья аномальность подорвет мои рациональные принципы, которым я следовал всю свою профессиональную жизнь.

Большую часть выходных я провел дома, в своем кабинете. После восьми лет брака Наталья привыкла к моим моментам затворничества, когда мне попадался особо сложный или запутанный случай, и ее ничуть не раздражало, если я бывал необычно молчалив за обеденным столом. Я видел и ценил ее чуткое отношение и давал себе обещание отблагодарить ее — может, съездить вместе отдохнуть куда-нибудь на черноморский курорт, в Сочи, например, с его прекрасными парками, водопадами и лечебными грязями. Когда все закончится, конечно.

Я постарался забыть предупреждение Стругацкого о том, что можно пострадать от рук властей. Я пытался убедить себя, что его опасения не обоснованы, невзирая на тот факт, что он действительно владел секретными сведениями. Я не верил, что до этого дойдет: все должно решиться совсем по-другому, убеждал я себя, хотя и сам не знал, как конкретно. И все равно я чувствовал некую уязвимость, подобную той, которая возникала, когда я встречался лицом к лицу с особо буйными и потенциально опасными пациентами, — но только в те минуты за моей спиной были санитары, готовые прийти на помощь в любую секунду. Теперь же угроза была невидимой, а может, и вовсе воображаемой. Но именно эта неопределенность внушала страх — больше за жену, чем за себя, — почему я и спрашивал себя: так ли уж хороша идея отправиться на море или куда-нибудь еще…

Я попытался избавиться от этих тревожных мыслей, а заодно поискать дополнительную информацию по так называемым инсталляциям и «котлам», которые, как считают, находятся в Якутии. Я нашел несколько статей в Интернете, самую обстоятельную написал некий доктор Валерий Уваров, глава отдела исследований НЛО при Академии национальной безопасности России в Санкт-Петербурге. Я вспомнил, что Стругацкий упоминал его имя, рассказывая о их с Вероникой визите к Константинову: он был автором какой-то невероятной версии о древнем сооружении, уходящем глубоко под землю.

Статья начиналась с описания реки Вилюй в ее верхнем течении на северо-западе Якутии. Уваров заявлял, что в этом месте 800 лет назад произошел некий «грандиозный катаклизм», и сейчас здесь можно обнаружить странные металлические объекты неизвестного происхождения, частично уходящие в вечную мерзлоту. Якуты веками избегали эту заболоченную и непроходимую местность, общей площадью в 100 тысяч квадратных километров, потому что хорошо знали, что в ней таится какая-то опасная сила.

В 1936 году в этом регионе старый купец Савинов показал своей внучке Зине один из объектов под названием хелдью («железный дом»). Это была арка из красноватого металла, внутри которой за винтообразным проходом, уводившим глубоко под землю, находилось помещение с несколькими входами, за которыми были комнаты с металлическими стенами. Савинов сказал Зине, что даже в самые суровые зимы в этом «железном доме» всегда тепло.

В предыдущие годы бывало, что местные охотники пользовались этим преимуществом, но те, кто ночевал в металлических комнатах, вскоре начинали болеть и умирали, подтверждая якутские поверья, что это «плохое» место, которого сторонятся даже дикие животные. Точное местонахождение этих комнат теперь неизвестно, поскольку охотники, знавшие об этом, унесли свои знания в могилу, так что намек на их существование можно найти лишь в географических названиях.

В 1971 году, например, двое исследователей Гутенев и Михайловский, проживавшие в городе Мирный в Якутии, описали свою встречу со старым охотником. Тот рассказал им, что между двух рек — Нюргун Боотур («огненный удалец») и Атарадак («место с трехгранной острогой») — находится наполовину утопленный в землю объект, очевидно и давший второй реке ее название: большое трехрогое устройство или артефакт, чье происхождение и природа неизвестны.

Дальше Уваров заявлял, что в 1950-х годах в этом удаленном и малонаселенном районе советскими военными проводилась серия ядерных испытаний. В 1954 году было взорвано 10-килограммовое ядерное устройство. Взрыв оказался в две-три тысячи раз сильнее, чем предполагалось, как если бы взорвалась бомба в 20–30 мегатонн. Ученые оказались не в состоянии объяснить такое колоссальное расхождение. «После испытаний, — пишет Уваров, — местность была объявлена закрытой зоной, где в течение нескольких лет велась секретная деятельность».

Я подумал: а может, так и был организован проект «Сварог»?

Я поискал в статье ссылки на летающие шары, о которых говорил Константинов и которые, как считалось, видела группа студентов-географов в ночь трагедии.

Ссылки нашлись среди пространных рассуждений о Тунгусском метеорите, упавшем утром 30 июня 1908 года (о чем Константинов тоже упоминал). В то утро столб голубого света, яркого как солнце, расколол небо над Центральной Сибирью, на расстоянии примерно 1000 километров севернее города Иркутска на озере Байкал. Тунгусы и русские поселенцы рассказывали о гигантской вспышке и раскатистом звуке, подобном артиллерийскому залпу, за которыми последовала взрывная волна, валившая людей с ног и выбившая окна на сотни миль в округе.