* * *

Дивоока ещё до рассвета помогла матери подоить коров а затем погнала их на пастбище внизу за дворами, где почти пересохший ручей огибал зелёный заливной лужок. Коровы, как обычно, шли медленно, стараясь по дороге ухватить влажной от росы травы. Девица подгоняла их тонким ивовым прутиком и журила за жадность и нетерпеливость, ведь трава на лугу сочнее и гуще, чем у тропки. Вдруг одна из коров остановилась, тревожно замотала головой и надрывно замычала.

– Рябушка, чего ты, иль овод тебя ужалил, так их в такой час ещё нету, – озадаченно молвила пастушка. Однако упрямая животина ни в какую не желала идти далее. Тут забеспокоилась и вторая корова, обе встали. – Да чего вы испугались… – снова растеряно заговорила девица и, обойдя животных, глянула вниз. Под раскидистым кустом терновника лежало что-то серое. – Ой, мать-Мокоша, там, кажись, человек… – с замершим на миг сердцем прошептала она. Осторожно ступая босыми ногами по влажной от росы траве, она спустилась с тропки, стараясь унять непослушную дрожь в теле. У куста, скрючившись, лежал человек в простой рубахе и портах, испачканных грязью. Рядом с правой рукой матово поблёскивал мокрый от росы боевой нож, на лезвии которого она с ужасом увидела бурые кровавые следы.

– Эй, ты, живой или нет, слышишь меня?

Человек не шевелился. Тогда девица, набравшись храбрости, приблизилась к лежащему и осторожно тронула его за плечо, а затем потянула к себе, чтобы увидеть лик. Она тут же отдёрнула руку и вскрикнула: перед ней лежал тот самый греческий охоронец Божедар.

Лета 881, Приладожье

Когда Ольг въехал в Ратный Стан, его встретили выстроившиеся полки, впереди которых стояла его личная сотня.

Едва завидев въезжающего в ворота князя, по знаку старшего воины громыхнули приветствие:

– Князю нашему Ольгу…

– Слава! Слава! Слава!

– Княже, – молвил, подъехав, начальник личной охороны, могучий голубоглазый богатырь, – к походу всё готово.

– Дякую, Руяр, – кивнул Ольг, любуясь отборными воинами своей сотни, блистающей начищенными доспехами всадников и бляхами на конском снаряжении. Всё это было заслугой Руяра, который ревностно следил за вышколом и мастерством княжеских охоронцев. – Дякую, – повторил Ольг, – только мне ещё надобна пара дней, съездить в Приладожье…

Немногословный Руяр тут же прикинул, сколько брать охоронцев.

– Десяток хватит, – кивнул Ольг.

Когда уже двигались походным порядком вдоль Волхова к полуночи, под мерное качание в седле, память легко перенесла Ольга к той первой встрече с этим необычным воином.

Руянец прибыл в Ладогу весной, с первыми торговыми караванами, пришедшими с Варяжского моря. Спокойный и молчаливый, богатырской стати, сошёл он на пристани с одной только котомкой на плече. Шуйская рука его была на перевязи, шапка густых льняных волос венчала гордо посаженную голову, а голубые, как небо весной, очи, глядели немного по-разному, может оттого, что чело над десным оком рассекал довольно свежий лиловый шрам. По стати и выправке было сразу видно, что это бывалый и сильный воин, а росту он был саженного, так что прохожие невольно оборачивались вслед великану. Приезжий богатырь сразу отправился бродить по граду и вскоре оказался в воинском стане, там, где стояла конница.

– Скажи, брат, к кому обратиться, в дружине князя Рарога служить желаю, – молвил богатырь, подойдя к старшему из воинов, который наблюдал за перестроениями конницы.

– Вон там, на возвышении, на вороном коне, темник Бобрец, к нему подойди. Только князь Рарог покинул нас этой весной, теперь у нас князем Ольг, что при Рароге воеводой был.

– Я с острова Руян, был одним из трёхсот воинов храма Свентовида, хочу в дружину Новгородскую поступить, – проговорил могучий голубоглазый воин, подходя к сидящему на коне Бобрецу. Тот внимательно глянул на подошедшего. Не только варяжские да словенские воины, но и народы далеко окрест знали о легендарных воинах храма Свентовида на Руяне, и образ их был окутан пеленой слухов о недосягаемой мощи и мастерстве. – В юности на празднике Свентовида слышал я речь ободритского князя Рарога, с которой он обратился к ватажникам да ярлам, собиравшимся идти в набег на Сицилию, – продолжил речь приезжий богатырь. – Задели меня крепко его слова, которые я запомнил на всю жизнь: «Чтобы убить человека, сноровка нужна, а чтобы защитить его, её втрое больше требуется. Потому к тем, кто в себе силы только для разбоя чует, я не обращаюсь, слова мои к тем, кто втрое сильнее, кто защитить может». Не мог я тогда уйти, потому как присягнул клятвой служению Священному храму Свентовидову. Но недавно случилось так, что напали на нас франки, хотели сокровищами храма поживиться. Не ожидали они, что триста всадников могут разбить тысячу их воинов. Великий Свентовид и наша воинская сноровка даровали нам победу, однако меня в том бою тяжко ранили, и лик мой обезображен. Не могу боле службу божескую нести. Сперва опечалился я весьма, да, поразмыслив, уразумел, что сие тоже есть знак божеский. Выкарабкался из лап Мары, думая о том, что пойду служить князю Рарогу. Да, выходит, опоздал, рекут, что нет его более… – вздохнул богатырь.

– Нет Рарога, – тоже тяжко вздохнул Бобрец. – Да обещание ему дал наш бывший воевода Ольг, что дело объединения земель в единую сильную Русь он продолжит, а работы тут ещё ого-го! Так что не опоздал ты, Руянец! – Потом, поглядев на перевязанную руку, свежий шрам над бровью и око, глядящее в навь, темник спросил: – Ты, брат, в лошадях разбираешься?

– Что за вопрос для Свентовидова всадника? – несколько обиженно прогудел богатырь.

– Тогда пойдём, поможешь для князя Ольга скакуна выбрать, недавно добрых коней привезли. – Бобрец спешился и кинул повод стременному.

– Погоди, темник, – остановил его Руянец, – как же коня выбирать, всадника не видя? Даже одежину и меч, и то по стати да руке выбирают, а каждый конь свой норов имеет…

– Хм, – приостановился Бобрец и, взглянув на спокойного и рассудительного воина, согласился. – Верно речёшь, видно, добре вас учили коней понимать.

– И коней понимать, и людей, и божьи знаки читать, и мечом володеть, – многому учат воинов Свентовида, – так же неторопливо и обстоятельно отвечал Руянец.

– А долго ли то обучение длится? – заинтересовался темник, вспоминая, сколько времени тратит он на подготовку молодых всадников.

– Отбирают нас волхвы ещё в детстве, годов с семи-десяти, вот с того часа и начинается обучение, и длится оно всю жизнь.

– А отчего не бреете голову, как у варягов-воинов заведено? – Снова спросил темник, пока они стояли на возвышенности. С неё было видно всё поле, на котором молодые вои старательно учились управлять своими четвероногими собратьями, исполняя команды старшего.

– Мы же не просто воины, а жрецы божеские, кои изначально Свентовиду службу правят, сначала ратную, а потом и волховскую, после ранения тяжкого или по возрасту. И связь держим не только со Свентовидом – Отцом нашим, но и с Перкуном, Радегастом, Белобогом, Даждьбогом и всеми прочими богами. Оттого лик свой бреем, а власы на голове оставляем, так и шелом удобней носить.