Кэсси проводила взглядом тихо проплывший в небе самолет. Даже сейчас, после стольких лет, проведенных на десятикилометровой высоте, магия полета все еще завораживала ее.

— Разве вы будете сидеть не рядом со мной?

— Вероятно. Но мне плевать, если они увидят, что я вас опекаю. Это не важно. Господи, да если возникнет такая необходимость, я сама выскочу вперед и скажу, что вы берете Пятую. Дело в том, что… — Ани умолкла.

— Продолжайте.

— Я хотела сказать вам это лично. Возможно, вас нельзя экстрадировать за убийство, но рано говорить, что опасность миновала. Есть и другие поводы, по которым вас могут отдать под суд в США за смерть Соколова. Терроризм, например.

— Что?!

— Это маловероятно. Но есть такая цепочка: Министерство юстиции и Управление правосудия для жертв международного терроризма. Управление отчитывается перед Агентством национальной безопасности. Директор Управления еженедельно встречается с людьми, которые занимаются противодействием терроризму и контрразведкой. Алекс Соколов — американский гражданин, которого убили за рубежом, и расследование его смерти могут передать Управлению, тем более если он представлял какую-то ценность для правительства.

— Но это же нелепо. Может, я иногда и выпиваю лишку, но я не террористка.

— Само собой. Но прежде чем мы отправимся на встречу, я хочу убедиться: вы понимаете, что стоит на кону. А теперь необходимо поесть. Правда необходимо. Если вам не нравится фалафель, не надо есть его из вежливости. Скажите мне, мы найдем вам что-нибудь еще. Потерпите мои наставления еще пару минут, я хочу быть уверена, что вы как следует подкрепились перед встречей с ФБР.

Кэсси кивнула и принялась есть, стараясь сосредоточиться. Она вдруг почувствовала себя жертвой, и от этого стало только хуже. Стыдно считать себя потерпевшей в ее ситуации. В конце концов, это ведь не ее труп бросили валяться в постели.

Кэсси редко заглядывала на Уолл-стрит, но, оказавшись там, всегда поражалась узости улочек по сравнению с Мюррей-Хилл и Средним Манхэттеном. Офис ФБР располагался в небоскребе на Бродвее, но Бродвей в этой части центра, так близко к Бруклинскому мосту, представлял собой тонкий наконечник воронки. Здание на Федерал-плаза было несколько более приземистым, чем Сигрем-билдинг, но главное, что отличало Уолл-стрит, — клаустрофобия, возникавшая там из-за сочетания высоких строений и тесных улиц. Под зданием раскинулся небольшой сквер, где стояли три высокие темные колонны — скульптурная группа под названием «Страж»; а еще несколько деревьев — какой-то подвид ивы, как решила Кэсси. На боковых улочках вокруг здания располагались будки охранников и шлагбаумы в черно-желтую полоску, которые полицейские поднимали или опускали, чтобы впустить на парковку автомобили избранных. Кэсси вспомнила скульптуру Бесстрашной девочки, стоящей напротив быка, в нескольких кварталах к югу отсюда. Кэсси понимала, что в ней самой нет ничего героического, что в ее поступках нет никакой храбрости, — она оказалась здесь только потому, что ее наконец настигли последствия полутора десятка лет, когда она слишком много пила и принимала негодные решения. Особенно той ночью в Дубае. Но она подумала о бронзовой девочке с завязанными в хвостик волосами, упертыми в бока руками и выпяченной грудью. Девочке, вступившей в поединок с быком, который был в разы крупнее ее. Кэсси хотелось быть столь же отважной и поступить правильно.

Что бы это ни значило.

— Готовы? — спросила Ани.

Они не обменялись ни словом с того момента, как вышли из такси минуту назад и приостановились у «Стража».

— Нет, — покачала головой Кэсси. — Но теперь ведь у меня все равно нет выбора.

Ани заглянула ей в глаза:

— Все будет хорошо. Только запомните — ни в коем случае не лгите.

В помещении не было окон, но Кэсси не переживала на этот счет. Ее поразил сверкающий, как накладные зубы, квадратный стол и стулья, обитые оранжевым кожзаменителем того оттенка, какой идет разве что тыквам. Опрос снова вел Фрэнк Хаммонд, а Джеймс Уошберн записывал.

— Я так рад, что вам удалось выкроить время, — сказал Хаммонд, после того как Кэсси представила друг другу агентов и адвоката и все уселись. — Я очень вам благодарен. Понимаю, что причиняю вам неудобства, но мы хотим помочь Эмиратам и завершить нашу часть расследования. Нам пора двигаться дальше.

— Конечно, — согласилась Кэсси.

— Просто я терпеть не могу, когда работа висит над душой все выходные, особенно летом.

— Все в порядке.

Он улыбнулся. Ее в очередной раз поразило, каким до смерти уставшим он выглядел для мужчины, которому едва стукнуло сорок или сорок один. Кэсси снова отметила про себя безупречную кожу Уошберна, его очки без оправы и задалась вопросом, выпускают ли Хаммонда на свежий воздух хоть изредка.

— Когда у вас следующий рейс? — спросил тот.

— В воскресенье.

— Опять в Дубай?

— В Рим. В этом месяце у меня Рим.

— Люблю Италию.

— Я тоже.

Он грустно покачал головой, и Кэсси предположила, что он вспомнил какую-нибудь очаровательную площадь в тосканской деревушке или отменный нескончаемый ужин во Флоренции.

— Впрочем, я никогда там не был. Но надеюсь когда-нибудь добраться, — сказал он. — Так что, пожалуй, я скорее люблю само представление об Италии.

Его слова застали Кэсси врасплох, но она быстро взяла себя в руки и ответила:

— Я тоже надеюсь, что вы туда доберетесь. Там очень красиво. Эта страна оправдывает свою репутацию. По-моему, это одно из самых прекрасных мест на свете.

— А вы повидали мир.

— Типа того.

— Поэтому вы и стали бортпроводницей? Любите путешествовать?

Она пожала плечами, не понимая, к чему все это: он пытается болтовней ослабить ее бдительность или ему зачем-то нужно это знать? Уошберн переводил взгляд с нее на блокнот, лежащий перед ним на столе, но ничего не записывал.

— Думаю, да, — ответила она просто.

Кэсси вспомнила речь, которую тщательно отрепетировала, готовясь к собеседованию при поступлении на работу в авиакомпанию много лет назад: «Я люблю общаться с людьми и считаю обслуживание клиентов настоящим искусством».

— Не думали стать летчицей?

— Не-а.

— Почему?

— Не моя квалификация. Я, знаете ли, думаю, что людям вроде меня не стоит доверять даже такси или школьный автобус.

Кэсси намеревалась пошутить, но увидела, как Ани едва заметно расширила глаза, и сообразила, что юмор — по крайней мере, такой, который описывает ее как безответственную особу, — исключительно плохая идея.

— И почему же?

— Я хотела сказать, что живу в центре города. У меня даже машины нет.