Липка сказала, что на Звенигородку часто звонят мамины подруги и знакомые, набиваются в гости. Вчера некоторые из них нарвались на меня. Я сказала, что помянем маму сами, без их участия. Возмущённые вопли слушать не стала — положила трубку. Очень хотела спать.

Блин, как тошно-то после шмали! И зачем эти лбы травят себя. Ведь легче не становится — наоборот, депресняк идёт. И что кумушек интересует-то? Когда я замуж вышла, например. Судя по дате рождения ребёнка, ещё при жизни матери. А она им ничего и не говорила. Лучше бы спросили, как мы все выживали после событий. Да куда уж там! Чего доброго, я ещё помочь попрошу…

Очень уж им хотелось на Отку глянуть, чтобы потом языки чесать. Но я эти попытки пресекла. Ещё не хватало — показывать им мою радость, будто в зоопарке. А Оточке уже четыре месяца. Она упирается ножками в мои колени, ручонками забирается в волосы, хлопает меня по щекам и много хохочет. У неё две улыбки. Одна — радостная, открытая. Другая — кривоватая и скептическая. Кажется, что грудной младенец понимает в жизни куда больше меня. И как нежно, напевно она гулит! Век бы слушала, да нет времени.

А потом ведь у неё появятся первые зубки. К следующей весне она встанет на ножки. А потом будет бегать и говорить, играть во дворе с другими детьми. А ведь когда-то она и в школу пойдёт! Хоть бы увидеть это, хоть бы дожить! Её не оставят, что бы ни случилось, и всё-таки так хочется вернуться…

— Как, будешь употреблять наркотики? Испугалась?

Гай появился в дверях весёлый, свежий, с мокрыми волосами, в спортивном костюме. Я замотала головой так, что стрельнуло в шею.

— Теперь — быстро в баню и в бассейн. Дальше зовём Дайану и пьём чай с травами. Он полезен и ей, и тебе — хорошо очищает организм.

И Гай, буквально выдернув меня из постели, погнал в сауну, где уже уныло потела Дайана Косарева. Похоже, ей совсем не хотелось лечиться.

А потом мы пили чай, вернее, травяной отвар. К тому времени он почти остыл. Уже давно наступило третье октября. В вершинах сосен монотонно шумел дождь. Я старалась не вспоминать ясное звёздное небо над «Белым Домом». Год назад я сумела принять душ, и уже поэтому была счастлива. Казалось, что блокада Парламента вот-вот закончится, и будет победа. Мы с мамой пойдём домой, к семье, с чувством выполненного долга.

Между прочим, будущее рисовалось мне не в одном розовом свете. Ведь я уже чувствовала себя беременной, и нужно было что-то делать. Конечно, маме это не понравилось бы — ведь и так много ртов, а помощи ждать неоткуда. С другой стороны, нельзя губить живую душу, да ещё — внука или внучку. К сожалению, это ответственное решение пришлось принимать лично мне…

За чаем Гай был разговорчивым и предупредительным. Оказывается, мы с Дайаной ничего не знали о ниндзя. А ведь часто слышали это слово, употребляли его, не задумываясь. Мы обе слушали Прохора Прохоровича, разинув рты, забыв о времени. Гай делал так, чтобы я всё меньше и меньше видела Отку, Липку, братьев — не так тяжело будет прощаться.

Вот и сегодня Гай, не желая оставлять меня наедине с мыслями и сомнениями, устроил это чаепитие. Долго развлекал нас, рассказывая про ниндзя. В чём-то даже сравнивал меня с ним. Ведь «ниндзя» переводится с японского как «шпион», а именно шпионкой мне и предстояло сделаться. Подполковник называл и другие значения этого слова — «невидимый», «воин-тень», «соглядатай».

И, уж чего я совсем не знала — слово оказалось даже не японским, а древнекитайским. Один из иероглифов можно прочитать как «сердце-дух», «сердце-клинок». Появились они впервые именно в средневековом Китае. Универсальных воинов стали готовить именно там, начиная с тринадцатого века. Только это искусство называлось там иначе. А потом японцы перекрестили его в «Ниндзя цу». Это случилось уже в шестнадцатом веке.

Прохор Прохорович рассказывал, каким образом появились ниндзя, из кого получались такие шпионы. Дело в том, что самураев не судили, если они пробовали остроту своих клинков, убивая крестьян. Последние, не смиряясь с этим, уходили в горы — иногда целыми деревнями. И постепенно изобретали новые методы ведения боя, учились защищаться.

Жили и воевали они по принципу: есть в руках оружие — порядок. Лишился его — твоим оружием становится собственное тело. Так бывает, например, у каратистов. А потом уже сражается твоё сознание. Ты применяешь нечто вроде гипноза. Когда гаснет сознание, на помощь приходит подсознание.

Кстати, среди ниндзя было много женщин. Следовательно, я имею шанс. Если «погружение» окажется удачным, именно этим и займусь. Кстати, система предполагала такую таинственность, что семейные пары, принадлежа к одному клану ниндзя, даже не знали об этом. Они прыгали через пропасти на пути к трапезной, к роднику спускались по отвесной скале. В опасной ситуации говорили между собой изменёнными голосами. Гай заметил, что я могла бы сойти за юношу, если бы надела хаори — маску ниндзя.

Мы несколько раз кипятили чайник. Прохор подсыпал то одну, то другую траву, шурша целлофановыми пакетами. Мы с Дианой пытались распробовать особый вкус чая, но никак не могли оценить его прелесть. Потом Гай потащил нас вниз по лестнице, в сад, по пути сообщив, что все ниндзя делятся на три категории — пловцы, осведомители, шпионы. Кем буду я — осведомителем или шпионом — даже Гай затруднился ответить.

Перед разговором о боевом искусстве «Дзиссен кампо» он обещал нам, как ниндзя умеют исчезать, проваливаться сквозь землю. Я раньше думала, что это — киношные эффекты. Но Прохор Прохорович завёл нас под мокрые сосны, встал перед нами на тропинке. Мы отчётливо видели его в мутно-синем свете осенней ночи. А потом вдруг исчез. Мы с Дайаной потрясённо переглянулись, не понимая, как такое могло произойти.

Казалось, что сейчас разверзнется земля, и мы провалимся под землю, где нас никто не найдёт. Гай сжалился и вылез из-за кустов, показал дымовую шашку. Спросил, заметили ли мы, что над тропинкой сгустился туман. Оказалось, что в исчезновении ничего исключительного нет. Бросается дымовая шашка, а человек прыгает в ближайшие заросли. И стоит там, не шевелясь, сколько потребуется.

Куда труднее обволакивать себя вакуумом и перемешаться. Для достижения таких высот необходимо посвятить «Дзиссен кэмпо» всю жизнь. На всякий случай, Гай велел мне запомнить, как нужно исчезать — это вполне могло сгодиться. В третьем часу ночи он отправил Дайану спать — на мансарду, в её комнату. А меня лично отвёз на Звенигородку, в пути развлекая подробностями об искусстве ниндзя «Синоби дзютсу». Я так возбудилась, что не могла переключиться ни на что другое.

Поэтому и пригласила Прохора Прохоровича переночевать у нас на Звенигородке. Но он поехал е себе, на Комсомольский проспект. Когда мы прощались у дверей квартиры, я неожиданно для самой себя спросила Гая, живы ли его родители.

Постучав по перилам костяшками пальцев, подполковник ответил, что мать здорова, живёт в Нижнем Новгороде. Сводный брат, восемнадцатью годами моложе, служит на юге России срочную. Да и об отце из Америки ничего печального не сообщали. После этого Гай пожелал мне спокойной ночи и побежал через три ступеньки вниз, не вызывая лифта.