– И Денис мне то же самое говорил… – продолжил он.

«Все понятно, – усмехнулась я, – он так сладкоголосо поет со слов старшего брата. А сам считает совсем по-другому. Это Денис, сжалившись надо мной, подговорил его выдать мне этот проникновенный монолог!»

– Саня, поверь мне, мое отношение к тебе не изменилось. Я по-прежнему считаю тебя… очаровательной и все такое…

– И все такое? – с грустной насмешкой переспросила я. Неужели он сам не понимает, насколько неубедительно прозвучали его слова?

Думаю, если бы Калинин промолчал, я бы так и не предприняла бы ничего. Но это «и все такое» сделало свое дело, и опять я стала жертвой собственной импульсивности. Честно говоря, я плохо соображала, что творю. С громогласным «ну и пожалуйста» я отвернулась от Калинина, еще на мгновение задержалась над пропастью и, зажав в правой руке вытяжной парашют, полетела вниз. Вот что интересно – впервые мне удалось не орать дурниной во время прыжка. Зато я явственно слышала удаляющийся крик Кирилла Калинина, содержание которого ничего хорошего не предвещало. Потому что кричал он:

– Дура-а-а-а-аааа!

* * *

Оставшиеся три итальянских дня я провела в хмельном угаре триумфатора. Кирилл и Инга, конечно, совершили еще по два прыжка, но от меня такой прыти никто не требовал, я и так была Маргаритой на этом балу.

Не могу сказать, что жест моего отчаяния был красивым. То есть само отделение от скалы удалось мне на славу (жаль, что на человеческой спине нет глаз, что бы я только не отдала за удовольствие видеть вытянувшуюся физиономию Кирилла), зато с приземлением были проблемы. Только когда я услышала спасительный хлопок раскрывшегося купола над моей головой, я вспомнила слова Инги о том, что площадка для приземления слишком мала и она едва не повисла на сосне. Но Инга-то – опытная парашютистка, она больше трехсот раз прыгала со скал. А для меня это был всего второй бейс-прыжок. Поэтому я только и могла тупо таращиться вниз, не понимая, где она вообще умудрилась найти площадку приземления, ведь подо мной были сплошные острые камни и деревья!

Хорошо, что мне вовремя вспомнилась лекция моего аэродромного инструктора дяди Гоши, который говорил, что в приземлении на дерево нет ничего страшного. Только если уж такое произошло, надо «целиться» в самый центр кроны, чтобы не пораниться об острые ветки. И закрыть руками лицо. Так я и поступила. Как ни странно, приземление мое было относительно мягким. И я уже готова была издать победный клич, когда вдруг поняла, что падение приостановлено, а ноги мои так и не коснулись земли.

Итак, я повисла на сосне в трех метрах от земли. Спуститься вниз не представлялось возможным. То есть были, наверное, какие-то способы, но рисковать я не стала – все равно же меня быстро найдут.

Оптимисткой я была первые полтора часа унылого висения на сосне. И только потом в голову мою начали закрадываться страшные подозрения: а вдруг Кирилл Калинин воспринял акт моей маленькой и такой по-человечески понятной мести как личное оскорбление? Вдруг искать меня никто и не собирается? И в тот момент, когда я уже пыталась нащупать ногой ближайшую ветку, чтобы мужественно попробовать спуститься вниз, откуда-то справа послышался легкий матерок – там как заправские грибники перекликались братья Калинины, которые уже потеряли надежду отыскать меня среди скал.

– Я здесь! – что есть мочи заголосила я.

Через полчаса я была уже на земле; Кирилл вертел меня в руках и прижимал к себе, как будто бы я была его любимым плюшевым медвежонком. Оказывается, они уже давно потеряли надежду увидеть меня живой. Кирилл не был уверен, что мой парашют открылся, и боялся наткнуться на мое окровавленное тело. Потом Денис по секрету признался, что во время мрачных поисков они светски обсуждали тему международной трупоперевозки.

А тут я весело повисла себе на дереве, как очаровательная елочная игрушка.

В тот вечер мы отмечали мой прыжок в прибрежном баре, и Калинин трогательно подкладывал на мою тарелку кусочки пиццы.

– Кушай, малыш, – нежно приговаривал он, – я же знаю, как ты пожрать любишь!

А я даже не пыталась придумать аргументы, чтобы отстоять собственную женственность, я наворачивала божественно вкусные промасленные кусочки пиццы, и на лице моем застыло выражение абсолютного блаженства. Я чувствовала себя победительницей! За весь вечер Кирилл даже не посмотрел в сторону Инги, зато мою руку он отпускал только в те минуты, когда мне необходимо было схватиться ею за очередной деликатес.

И я была уверена, уверена на все сто процентов, что поступила правильно.

Но счастье мое длилось не так уж и долго.

Потому что очередной тост Кирилла Калинина был таким:

– Выпьем за то, что наша Саша покорила две бейс-высоты. Она уже прыгнула с антенны и со скалы. Осталось прыгнуть с крыши и с моста, и тогда ты, мой малыш, можешь считаться настоящим бейсером!

Улыбка завяла на моем лице. Я-то ведь уже решила для себя, что этот прыжок точно будет последним. Наткнувшись на сочувственный взгляд Дениса, я опустила глаза. А Кирилл уже допивал шампанское, и глаза его светились гордостью за такую смелую Сашу Кашеварову.

Тьфу, противно даже.

Я никак не могла отделаться от мысли, что превратилась в ослика, послушно бегающего по кругу за морковкой. Я не могла просто быть рядом с любимым мужчиной, я должна была постоянно что-то ему доказывать. Как экзамены сдавала, причем ходила в вечных задолжниках и двоечниках. А Калинин, как стервозный профессор, отправлял меня на бесконечные переэкзаменовки. Такое случилось со мной впервые. Раньше я находилась рядом с мужчинами просто так, мне вовсе не обязательно было доказывать кому-то свою состоятельность.

В самолете Кирилл Калинин сидел рядом со мной. Он влюбленно смотрел на меня и даже с многозначительной улыбочкой попросил у стюардессы плед. И я вспомнила, как мне когда-то хотелось воплотить в жизнь извечную фантазию женских журналов да любовных романов – секс в самолете! Но в тот момент, когда все слагаемые были в сборе (любимый мужчина рядом, отсутствие любопытного соседа на ближайшем кресле, наличие огромного пледа), у меня почему-то пропало настроение экспериментировать. Я чувствовала себя усталой и разбитой. А Калинин еще и подливал масла в огонь – он безостановочно рассказывал про московские крыши, подходящие для моего будущего прыжка. В итоге мне пришлось пожаловаться на головную боль. Заткнув уши берушами, я весь полет изображала глубокий сон.

А дома ждала меня неприятная встреча с собственным зеркальным отражением. В итальянском кемпинге не было подходящих условий для ежедневного самоизучения. Только изредка мне удавалось, улучив минутку, припудрить нос перед карманным зеркальцем. И вот теперь я с ужасом констатировала, что выгляжу отвратительно. Похудела, осунулась, под глазами синяки. Парашютный спорт явно не шел мне на пользу.

«Завязывай с этим, Кашеварова, – назойливо требовал внутренний голос, – завязывай, пока не поздно!»

С этой мыслью я и отправилась спать.