Это очень усложняет мою жизнь. Приходится думать о греках, о римлянах. А на что они мне?

Дом народного творчества у меня сгорел. Я был его директором.

Сам я, граждане, долгое время проживал в безверии и фанатизме, а потом у меня сгорел Дом народного творчества, и я поверил сразу во всех богов.

Меня, как Дом народного творчества сгорел, сразу же из него выгнали. Выгнали, несмотря на то, что я руководил им, будучи молодым специалистом. Здесь налицо явное нарушение Кодекса Законов о Труде. Меня не имели права выгонять. Я должен был усердным трудом заслужить себе очищение.

Сейчас я вынужден работать библиотекарем в Доме офицеров с окладом 60 рублей в месяц, чего я страсть как не люблю.

Я после пожара и своего позора поверил во всех богов, и боги дали мне божественную возможность превращения.

То есть получается так.

Слушайте внимательно.

Дело в том, что все, к чему я ни прикоснусь, превращается в искусство.

Понимаете?

Все, к чему я ни прикоснусь, уже есть искусство.

…вот я вижу – она стоит на пустынной набережной, и плечи ее поникли, и длинные черные волосы разметались по плечам. Это – трагедия. Это – искусство…

…или с балкона я услышал пение инвалида. Инвалид пел песню Шуберта. «Лучи так сладко греют», – пел инвалид и приводил коляску в вечное движение собственными руками. Инвалид ехал по асфальту. Потом он забылся и отпустил рычаги. Но рычаги сами заходили, и коляска двигалась, потому что, слава богу, еще действовали законы инерции…

…а мальчик с девочкой. Они дожидались своей очереди стричься в парикмахерской. Было тихо. И вдруг неожиданно громко и странно зевнул мальчик, дожидающийся своей очереди стричься в парикмахерской. А девочка сказала. «Мяу, мяу, бяу, бяу», – сказала девочка…

…а вот так

Ведущий: На берегу реки разыгралась ужасная драма.

В воду упал человек.

У него, может, где-нибудь осталась мама.

Он, может, хотел жить целый век.

(Появляется другой ведущий и бьет первого по роже. И вообще все друг друга бьют по роже. Темно. Занавес.)

Понимаете?

И, между прочим, все не так уж и плохо. Иногда выйдешь на улицу – белый печной дым труб поднимается вверх. Солнце. На улице чисто, морозно. Хорошо.

Вы понимаете, я все больше духом прикасаюсь. Вот я слышу плач, но вижу только, что прелестно искривлены губки плачущей.

Да что тут губки – моя собственная жизнь вся пошла наперекосяк, а мне и на это плевать, ибо это – тоже искусство.

Видите, какой я значительный человек? А ведь сам нахожусь где-то ниже середины социальной лестницы. А если брать лестницу экономически-социальную (по получке), то там я и вообще на первой ступеньке.

А мне плевать. Вы представляете, я к чему ни прикоснусь, то все – искусство.

И самое главное. Сам я не пишу ничего, и не творю, и не созидаю. Зачем? Коли мое прикосновение все обращает в искусство, что я тогда, спрашивается, буду жрать? Это раз.

А второе – столько много искусства тоже ведь ни к чему.

И третье – человек я не боевой. Чтобы обратить мое искусство обратно в жизнь, мне нужно тратить чрезвычайное количество энергии и заводить знакомство с местными новомакедонскими журналистами и начальниками. Пить с ними водку. А я этого не хочу. На водку уходит много денег, и болит голова.

Поэтому целыми днями сижу я у себя в библиотеке и ровным счетом ничего не делаю.

Все время думаю. Думаю, что если Дионис бог, а Мидас царь, то кто же тогда я? Ведь мое прикосновение все обращает в искусство. Кто же я-то тогда есть такой?

И тогда я горделиво посматриваю на окружающих, ожидая, когда же наконец и они признают во мне какого-либо властелина.

А Дом народного творчества у меня сгорел очень просто. Я как-то сплю ночью в своей квартире. Вдруг звонок по моему телефону 2–54, и говорят:

– Это вы? – говорят.

– Я, – отвечаю.

– У вас Дом народного творчества горит.

– Я вас привлеку к административной ответственности за телефонное хулиганство, хулиган, – сказал я и повесил трубку.

А утром проснулся и думаю: ой-ё-ёй, а что как он и взаправду горит?

Встал, оделся, умылся, позавтракал, пошел, а там уж одни головешки.

И крутятся среди дымящихся развалин милиционеры, врачи и еще какие-то неизвестные мне представители общественности.

Выгнали, конечно. Но я особенно не огорчаюсь. «Живите, экономно расходуя свои силы», – сказал один мой товарищ, исчезая под колесами наехавшего на него трамвая.

Р.S. Больше комментировать мне решительно нечего. И так все ясно, что книжка эта тогда не могла быть напечатана ни в коем случае. По совокупности независящих ни от кого обстоятельств. Говорю же, ВРЕМЯ БЫЛО ТАКОЕ. А с времени какой спрос, когда оно – объективная реальность.

Романтическая традиция наполнила литературу героями в высшей степени благородными, отважными и безрассудными, готовыми на любые подвиги ради чувств (в большой степени искусственных) и принципов (большей частью умозрительных). Сражения с ветряными мельницами составляли существенную часть их литературной судьбы, на эти свершения уходили все данные им авторами силы.

Между тем человечество большею частью состояло и состоит из людей умеренных, осторожных, благоразумных, сдержанных в страстях и руководствующихся здравым смыслом. На одного Дон Кихота приходится сотня Санчо Панс – они и есть народ. Когда же народ, подстрекаемый интеллигентными, но вообще-то безумными Дон Кихотами, тоже пускается в смертельную битву с ветряками, наступает большая беда. Рассыпаются в труху мельничные крылья, срываются со своих мест жернова, мука исчезает из лавок, а народ, тот самый мирный и добронравный народ, предается единственному занятию – поиску виноватых, их истреблению и бессмысленным после этого размышлениям, что же теперь делать…

Писатель Евгений Попов – многолетний и преданный певец народа, влюбленный в здравомыслие и неповрежденный рассудок, которых после победы над мельницами в мире почти не осталось. Не его, Евгения Попова, вина, что в большую часть времени, на которое пришлось его сочинительство, здравый смысл объявлялся безумием, бездарно изобретенные принципы провозглашались общеобязательными, а фальшивые чувства – безусловно свойственными человеку. Такое выворачивание основ жизни сделало персонажей писателя Евгения Попова странными чудаками, Санчо Панса угодил в ЛТП или просто в психушку, а если и избежал такого конца, то навсегда погрузился в сражение с тем великаном, который все валит и валит наших людей, многих уже свалил и, того гляди, последних изведет…