Я смотрю на время на больших часах, висящих на стене над полкой с напечатанными крупным шрифтом любовными романами для слабовидящих… две минуты пятого. Чтобы добраться до дома Анук, мне понадобится двадцать минут (или десять, если я сяду на автобус), и к этому времени они с ее мамой наверняка уже вернутся из похода по магазинам. Я должна быть дома в шесть, так что мне удастся провести с Анук чуть более часа. Мне этого мало, но это все-таки лучше, чем ничего, и время, проведенное с Анук, поможет мне продержаться до понедельника, когда я снова увижу ее в школе.

Я люблю бывать в ее доме. Там так чисто, и в холодильнике всегда полно еды. Во всех ванных есть большие пушистые полотенца, и когда я хожу в туалет, я просто не могу удержаться от искушения зарыться в них лицом, потому что от них так чудесно пахнет. Мама Анук, Люси, это самая милая дама из всех, кого я когда-либо знала (разумеется, за исключением мисс Пикеринг). С папой Анук я еще не встречалась, потому что у него очень важная, ответственная работа и он вечно пропадает в командировках, но я готова поспорить, что он тоже милый.

Иногда (очень часто) я представляю себе, как было бы здорово, если бы я переехала жить к Анук. Я могла бы уговорить Анук спросить Люси, можно ли мне это сделать и не против ли она. Нет, сейчас я не буду заводить об этом речь, потому что это выглядело бы странно, но, наверное, можно было бы попробовать через месяц или два. Лучше всего было бы переехать к ней до начала каникул в середине семестра.

Когда я нажимаю кнопку домофона, Люси отвечает сразу, словно она меня ждала. Секунду спустя электрические ворота открываются, и, когда я дохожу до парадной двери, Люси уже стоит в дверях, ожидая меня.

– Какой приятный сюрприз, – широко улыбаясь, говорит она. – Что, празднование дня рождения закончилось так рано? Анук сказала, что мне надо будет заехать за ней не раньше пяти тридцати.

Я сбита с толку.

– Какой день рождения?

– По-моему, Анук говорила, что эту девочку зовут Кайла. Она живет на Черри-Три-драйв. – Внезапно Люси морщится, и я понимаю, что она испытывает неловкость. – Прости меня, дорогая; надеюсь, я не очень тебя расстроила. Я просто полагала, что туда приглашен весь класс.

Мы с Кайлой не дружим, но мы и не враги. Раньше она вообще со мной не разговаривала, но с тех пор, как мы с Анук стали лучшими подругами, она начала относиться ко мне куда дружелюбнее, как и большинство остальных. Я знала, что у нее скоро будет день рождения, потому что она все время говорила о музыкальном центре с караоке, который ей собираются подарить родители, но о том, что по этому случаю состоится вечеринка, она и словом не обмолвилась – во всяком случае, она не сообщила об этом мне.

– Ничего, – отвечаю я, выдавив из себя улыбку. – Я все равно была весь день занята – ездила за покупками с моей мамой.

– Наверное, это были приятные хлопоты, – говорит Люси. – И как, она купила тебе что-нибудь симпатичное?

– Э-э, новые туфли и… э-э, джемпер.

– О, как чудесно, обязательно надень их, когда зайдешь к нам в следующий раз. А как ты добиралась сюда, хочешь, я довезу тебя домой?

Я качаю головой:

– Нет, спасибо.

– Ну, что ж, хорошо. Я скажу Анук, что ты заходила.

* * *

Черри-Три-драйв мне не по пути, но мне надо убить еще какое-то время, так что я, пожалуй, сделаю крюк. Дома здесь красивые – они не так велики, как дом Анук, но все же достаточно большие. Я не знаю, в каком из них живет Кайла, но ее дом легко отличить от остальных – над его парадной дверью парят воздушные шарики, и к ней прикреплен пурпурный баннер с надписью: «С днем рождения!» Из-за дома до меня доносятся музыка и голоса, так что, по-видимому, они сидят в саду.

Я подхожу к боковой калитке. Она сделана из фигурного черного металла, и со стороны дома к узорной решетке прикреплена широкая деревяшка, чтобы никто не мог заглянуть внутрь. Но, к счастью, между деревяшкой и петлей калитки имеется узкая щель, и, приблизив к ней лицо и немного наклонив голову набок, я могу разглядеть группу ребятишек, сидящих в кружок на траве и играющих под музыку в «передай волшебный сверток». Наверное, здесь собралась половина учеников нашего класса, а может быть, и больше. Анук сразу выделяется на фоне остальных. Она одета в платье цвета японского мандарина, а волосы у нее блестят, как золото, в свете яркого предвечернего солнца. От ее красоты исходит такое сияние, что мне хочется проткнуть булавкой бумажную тарелку и смотреть на нее через эту крошечную дырочку, как в тот день, когда мисс Пикеринг вывела нас из школы, чтобы мы понаблюдали за затмением солнца. Рядом с Анук сидит Лиам с гипсовой повязкой на руке. О… мой… бог, я не верю своим глазам – Кайла пригласила к себе даже ЛИАМА!

Музыка играет, стихает, снова начинает играть, и «волшебный сверток» все передается и передается по кругу. Я смотрю, как каждый гость снимает с него очередной слой подарочной бумаги, пока он наконец не оказывается в руках именинницы (надо же, кто бы мог подумать). Кайла срывает с него последний слой бумаги, и взорам предстает блестящий серебряный браслет с брелоками-амулетами, который она специально поднимает, чтобы все могли увидеть, как ей повезло в жизни. Затем в сад выходит женщина, неся бело-розовый именинный торт. У меня сразу же начинают течь слюнки – я только сейчас осознаю, насколько все это время я была голодна. Женщина ставит торт на стол, стоящий рядом, и все дети вскакивают на ноги и окружают ее в то время, как она зажигает воткнутые в него именинные свечи. Они все выглядят такими счастливыми, особенно Анук. Она еще не знает, что нельзя доверять всем, кого встречаешь.

Ничего – скоро она это узнает.

Меган

Я вернулась с работы домой во второй половине дня. Смена прошла неплохо, но я чувствовала себя немного подавленной, что для меня необычно. Несколько часов назад я находилась в отделении реанимации, проведывая недавно поступившую туда пациентку – велосипедистку примерно такого же возраста, что и я, которую сбил грузовик менее чем в миле от нашей больницы. Из записей, прикрепленных к изножью ее койки, следовало, что у нее нашли тяжелую черепно-мозговую травму, разрыв селезенки и множественные переломы костей. После аварии она так и не приходила в сознание, и, с моей точки зрения, прогноз в ее случае не выглядел благоприятным.

В ее медицинской карте не были указаны ни имя и фамилия, ни дата рождения, так что я предположила, что в момент аварии при ней не оказалось никаких документов, удостоверяющих личность, и что ее пока никто не хватился и не заявил в полицию о ее исчезновении. Я осведомилась об этом у одной из медсестер, и она подтвердила, что больница прилагает усилия по выяснению личности пострадавшей и поиску ее ближайших родственников. У меня разрывалось сердце при мысли о том, что где-то есть семья, которая даже не подозревает, что та, кого они любят, лежит сейчас на больничной койке и жизнь в ней поддерживают только аппарат искусственной вентиляции легких и коктейль из сильнодействующих лекарств. Я провела у ее постели больше времени, чем этого требовала необходимость, сама не зная почему; вероятно, мне просто была невыносима мысль о том, что она останется здесь одна.