дни рождений, но после смерти Мириам эти визиты прекратились. Артур даже не был уверен, что она прослушала его сообщение.

Дверь была недавно покрашена в алый цвет, оконные рамы сияли белизной. Когда Люси открыла, Артур чуть не кинулся обнимать ее, как прежде Майка, но сдержался, не зная, как дочь к этому отнесется. Он уже не был уверен, что понимает ее чувства.

— Заходи, — сказала Люси и приоткрыла дверь шире. На ней был белый передник, на руках — зеленые рабочие перчатки. Щека была испачкана землей.

Когда Люси повернулась, у Артура перехватило дыхание — так похожа она была на мать. Такой же вздернутый нос, такие же зеленовато-голубые глаза, то же спокойствие во взгляде.

— Папа, — спросила Люси, — с тобой все в порядке?

— Да… ну… просто ты мне сейчас напомнила маму.

Люси поспешно отвернулась.

— Заходи, — повторила она. — Мы можем посидеть в саду. Погода отличная.

Артур помнил, что раньше в гостиной лежал бежевый ковер, но теперь там были голые доски. Высокие мужские кожаные ботинки стояли у двери. Остались от Энтони? Или появился новый мужчина? Артур даже не знал, встречается Люси с кем-нибудь или все еще оплакивает свой брак.

Люси как будто прочитала его мысли.

— Они мне велики, но я их надеваю, когда работаю в саду. Возвращать их Энтони я не собираюсь, но и выбрасывать жалко. Несколько пар толстых носков — и они мне как раз.

— Правильно. Они еще послужат. Мне, кстати, нужны новые ботинки. Старые уже прохудились.

— Это десятый размер.

— Да, раньше у меня был десятый. Теперь — восемь с половиной.

— Возьми их себе.

— Нет, ты же их носишь…

— Они мне велики. — Люси подняла ботинки и протянула Артуру: — Возьми, пожалуйста.

Он собрался возразить, но увидел в ее глазах решимость. И боль. Артур не стал спорить.

— Спасибо. Как раз то, что мне надо. Может быть, тебе что-то подойдет из маминой обуви?

— У нее был четвертый, а у меня шестой.

— Значит, нет…

В ходе дальнейшей беседы они пришли к заключению, что для моркови год был удачный, а для картошки — не очень. Обсудили разнообразные блюда, которые можно приготовить из ревеня, и преимущества использования деревянных палочек от леденцов для разметки овощных грядок. По мнению обоих, солнечных дней в этом сезоне выдалось много, а дождей маловато. Люси полюбопытствовала, что интересного сейчас готовит Бернадетт, и Артур сообщил, что ему особенно по вкусу сосиски в тесте, а вот марципановый торт совсем не понравился, но отказаться он не мог, чтобы не обижать Бернадетт. Люси разделила его позицию, сказав, что марципан, по ее мнению, просто невозможная гадость, и удивительно, что его делают из миндальных орехов, которые она как раз любит. И оба они согласились с тем, что ничего лучше обычной сахарной глазури для рождественского пирога и придумать нельзя.

День выдался жаркий. На Артуре были брюки и рубашка со стоячим воротником. Как он раньше ходил в этом каждый день? Нет, признался себе Артур: пожалуй, ему эта одежда и тогда не нравилась. Просто Мириам каждое утро доставала брюки и рубашку из шкафа, и он привык к ним, как к униформе.

А теперь шея взмокла, пот тек по спине, а ремень врезался в живот, стоило Артуру наклониться.

— Я должен рассказать тебе о моих путешествиях, — сказал он.

Люси копнула землю садовым совком, вытащила какие-то сорняки и не глядя отшвырнула в сторону.

— Еще как должен. Ты сорвался в этот Грейсток, а потом оставил какое-то невнятное сообщение про тигра, который на тебя напал.

— Еще я побывал в Лондоне. — Артур решил, что должен рассказать дочери всю правду. И о браслете, и о связанных с ним историях.

Люси стиснула зубы, на щеках у нее выступили желваки. На отца она не смотрела, делая вид, что полностью поглощена истреблением сорняков.

— Я за тебя очень беспокоюсь.

— Напрасно.

— Нет, не напрасно. Ты ведешь себя очень странно. С чего вдруг ты начал разъезжать по всей стране?

Артур опустил голову. Носки ботинок были испачканы в земле, раскопанной Люси.

— Я должен тебе кое-что рассказать. Чтобы ты поняла, что со мной происходит. Это связано с твоей мамой…

Люси не повернула головы.

— Рассказывай.

Артур предпочел бы видеть глаза дочери, но та продолжала яростно копаться в земле. Лужайка уже выглядела так, словно над ней потрудилась стая буйнопомешанных кротов. Артур приступил к рассказу:

— Я стал разбирать мамины вещи… Год прошел с тех пор, как… ты понимаешь… И нашел в сапоге золотой браслет с шармами. Я его раньше никогда не видел. Шармы разные — слон, сердце, цветок. Ты что-нибудь об этом знаешь?

Люси покачала головой:

— Нет. Мама такого не носила. Браслет с шармами? Ты уверен, что это ее?

— Ну, сапоги-то были ее. А мистер Мехра из Индии сказал, что он подарил ей слона.

— Слона?

Ну, то есть шарм в виде слона. Как выяснилось, твоя мать была няней мистера Мехра, когда он был маленьким. Это было в Гоа.

— Папа. — Люси присела на корточки. Щеки ее раскраснелись. — Ты говоришь ерунду. Мама никогда не бывала в Индии.

— Я тоже так думал. Но она там была, Люси. Она жила там. Мне об этом рассказал мистер Мехра, и я ему верю. Я и сам понимаю, как невероятно это выглядит. И пытаюсь выяснить, где еще она побывала и что делала до того, как мы поженились. Поэтому я поехал в Грейсток, а потом в Лондон.

— Я ничего не понимаю. О чем ты говоришь?

Артур стал говорить медленнее:

— На одном из шармов были выгравированы цифры. Это оказался телефонный номер. Я поговорил с чудесным человеком в Индии, у которого Мириам когда-то была няней. И затем стал узнавать много нового о твоей матери.

— Мама никогда не бывала в Индии.

— Я понимаю, в это трудно поверить.

— Это какое-то недоразумение.

— Мистер Мехра — врач. Он очень точно описал, как твоя мама смеялась, и вспомнил ее стеклянные шарики. По-моему, он говорит правду.

Люси вновь принялась рыть. Прервалась на секунду, чтобы подцепить кончиком совка дождевого червя и посадить его в цветочный горшок, — и вновь принялась вонзать совок в землю, как кинжал. Все это время она что-то бормотала себе под нос.

Артур не умел управляться с чужими эмоциями. Когда Люси исполнилось тринадцать и подростковые гормоны в ней вовсю заиграли, он выработал оптимальную стратегию: уткнуться в газету и предоставить все это Мириам. Она в итоге и разбиралась с любовными страданиями, перекрашиванием волос в синий цвет, хлопаньем дверями, а иногда и