Она сидела на скамейке все того же сквера. Вокруг шумела та же площадь. Громоздился собор. Император железной рукой сдерживал танцующего на задних копытах коня. Гостиница – снесенная и вновь отстроенная – казалась той же самой. Той же самой, где почти пятнадцать лет назад она….

Где она умерла.

Татьяна вскочила.

Схватилась за воротник.

Показалось – оттуда, из прошлого, из призрачного гостиничного номера сдавила горло призрачная веревка. Таня рухнула, пытаясь бороться, пытаясь разорвать давящую горло петлю… А со стороны, метнувшимся к ней прохожим, виделось другое – Татьяна умирает.

Прохожие ошибались. Умерла она давно. И петли никакой не было.

Просто мимо шел Царь Мертвых.

И был голоден.

Медики удивлялись волне странных смертей вроде молодых и вроде здоровых. Кивали на нехороший июнь: днем жара, парит, по вечерам грозы, давление скачет – гипертоников и сердечников такая погода режет как косою.

А молодых среди них нынче… Оно и понятно: экология, стрессы, ритм жизни бешеный. К тридцати изнашиваются, как раньше к пятидесяти. Впрочем, и старых среди внезапно умерших (а точнее – переставших двигаться) хватало.

Медики кивали на погоду. Они тоже не знали, что проснулся Царь Мертвых.

И утоляет голод – как умеет.

– Я ушел из “Хантера”. А карабин сдуру шарнул о камень и выкинул. Теперь, наверное, неприятности с лицензионно-разрешительной будут.

– Ерунда… – рассеянно сказал Мельничук. – Подскажу, какую бумагу сочинить для отмазки, даже штрафа не выпишут… Тут в другом вопрос. Ты Краковского Максима хорошо знаешь?

– Ну-у, неплохо…

Они с Максом были знакомы несколько месяцев. Знал его Ваня достаточно для того, чтобы при нужде доверить прикрывать спину, – а чтобы узнать лучше, надо сходить в бой, под пули.

– Скажи, Иван… Он – обязательный человек?

– Да. Без всяких раздумий: да. Уж если что скажет, то сделает точно. Никаких причин для отказа от своего слова не признает… До глупого порой доходит.

– Вот и сестра его то же самое говорит… Старшая. А вчера он ее не встретил с иркутского поезда… И дома, в смысле, на съемной квартире, его нет… Даже записки не оставил. Сестра – к нам. Но для розыска нет оснований. Рано. Мысли есть светлые, Иван? У меня почему-то только темные…

Ваня промолчал. Светлых мыслей не нашлось. Макс так никогда не поступал. И не поступил бы – живой и свободный.

– Сдается мне, – сказал Мельничук, – в клубе после твоего ухода состоялись выборы капитана. И Краковский вытянул черную метку. Хотя искать его никаких причин нет и долго не будет. А когда и если появятся – дело это ко мне наверняка не попадет. Так что наш разговор насквозь неформальный…

В кармане подал голос мобильник. Наташка? Опять что-то с Полухиным? Он выдрал трубку из кармана, даже не взглянув на майора в поисках формального разрешения от ветить на вызов. Наплевав на банальную вежливость и утонченную корпоративную этику. Мельничук, впрочем, не обиделся.

“Да… Я… Что же тут непонятного… Да… Ну надо же… Да нет, согласен… Когда?.. Буду… До связи”.

Выключил трубку, вернул в карман. Пожал плечами с легким извинением: дела, дескать. Бизнес.

– Я хотел тебе сказать напоследок одно, Иван… – Майор поднялся из-за столика. – Хорошо, конечно, что ты развязался с этими охотничками. Но… Культурный человек, нагадив, пусть и по нечаянности, – за собой прибирает. Всегда.

Майор ушел. Не прощаясь, не протягивая руки. Ваня остался. Мельничук опять был прав. Вампирская свистопляска не дала задуматься о том, что может произойти в “Хантере” после его ухода… Что-то произошло, и прибирать за собой придется. Потому что сейчас звонил Прохор. Еще одно простенькое, уже переставшее удивлять совпадение.

Был Прохор на редкость вежлив и тактичен, сказал, что не .понимает Ваниного решения, но принимает его – и предлагает встретиться для обсуждения кое-каких вопросов о разделе имущества клуба. Например, вопроса о судьбе двух джипов…

Все это была ложь.

Раздел имущества Прохора не интересовал. Судьба джипов – еще меньше. И Ваня догадывался, что его интересует. Или кто. Но – решил все-таки встретиться.

Появилась пара вопросов.

К Прохору.

У Вани были в этот момент два желания. Противоположных.

Первое: чтобы Адель была с ним рядом. Всегда. Везде. Что бы ни произошло, что бы ни кончилось и ни началось, что бы ни рухнуло и вновь не восстало…

Второе: сейчас он хотел поговорить с Дэном один на один.

Может быть, как-то эта дилемма и отразилась на лице. Но едва ли – Адель и сама понимала, когда воинам надо серьезно поговорить. Только вдвоем.

– Извините меня, – сказала она коротко. —Я не люблю длинные и научные рассуждения. К тому же я много раз слышала их от Дэна – это его любимая тема. А дел у меня сегодня много. Я ухожу. Извините меня.

Адель, как всегда, не лгала – и Ваня это чувствовал.

Но одну вещь она не сказала. Самым важным для нее на сегодня делом было вновь попытаться нащупать в огромном городе Царя Мертвых – и дело это представлялось почти безнадежным. Царь оказался неимоверно силен и наглухо закрывал свой разум – открываясь на короткое время поглощения очередного подданного.

Пока подданных Царю хватало. Пока.

Но скоро он начнет убивать живых.

Царя Мертвых надо было разбудить, и они разбудили его – чтобы наречь Царя Живых и дать ему часть силы отца… Но, пробуждая, они совершили ошибку. Страшную ошибку.

Они не знали – кто есть Царь Мертвых. И кем был раньше.

Не знали всех его сил.

И – не знали его в лицо.

Итак, господа кадеты, тема занятия – физиогномика.

Тезис: Врага надо знать в лицо.

Рассмотрим на банальном примере. На всем известном примере о трех усатых мужчинах.

Итак:

Один усатый штатский изрек мысль: если Враг не сдается, его уничтожают.

Логично. Здраво. Но неполно и половинчато. Сразу встает вопрос: что делать с Врагом, который сдался? Или – только с изобразившим в своих интересах, что сдался?

Невеликого интеллектуального потенциала штатского мужчины на полное решение вопроса не хватило. Умер от перенапряжения мозговых извилин. Грубо говоря – дезертировал, оставив в умах разброд и шатание. Смутную такую неясность: не то применять к поднявшему лапы вверх Врагу высший гуманизм, не то просто высшую меру.

Разброд преодолел и неясность ликвидировал другой усатый мужчина. Заодно ликвидировал и всех врагов: и не сдавшихся, и сдавшихся, и изобразивших, что сдаются. Ликвидировал всех, кого считал врагами. Мысли вслух второй усатый мужчина изрекать не любил и властителем дум себя не считал. Зато хорошо считал врагов. Но – не знал их в лицо.