Мы, его современники, в течение многих лет могли наблюдать, как зарождалась и утверждалась его династия. Мы, имя которому легион, слышали, видели этих всегда странноватых, разноликих, но с яркими фамильными чертами представителей династии. Вот имена, вернее, гражданские псевдонимы некоторых из них: Илья Куликов, Лев Мышкин, Гамлет, Деточкин, Чайковский, чеховский Иванов… Необычный царствующий дом безграничного, в сущности, государства, граждане которого именуются зрителями.

Всякая ветвь человеческая, лелеемая в первозданной чистоте, обладает своими собственными качествами, родимыми пятнами, своеобразием стати или причудами души. Потомкам нашего Царя также были свойственны неповторимые признаки рода: своевольная пластика движений, чуждая театральной позы, и голос, говор то замедленный, затухающий, то взволнованно скоропалительный, и особая физиономия чувства, выраженная игрою лица и, главное, безмолвным языком поразительных мечущихся глаз.

Я ставлю царя Федора Иоанновича во главе династии не по хронологии и не по ранжиру творческого уровня созданных артистом художественных образов на сцене и на киноэкране. Я отношу Царя к корню генеалогического древа всей Смоктуниады потому, что в этом его образе явлены самые яркие признаки рода. Основой их является доброта человеческая.

«Моего Гамлета во многих рецензиях называют добрым Гамлетом, – пишет он сам, – это, мне кажется, справедливо… Именно в этой-то доброте многие видели новое, современное прочтение».

Такими были не только Гамлет, но и князь Мышкин, и Деточкин, и Чайковский – добрые, страдающие в этом мире через свою доброту, но вдруг приходящие в ярость… и опадающие, никнущие в печали и философской отрешенности.

Но царь Федор в исполнении Смоктуновского открывает нечто большее, чем каноническая христианская кротость. В этом образе предстает человек, в котором содержится космическое, вселенское начало доброты. То начало, что проявилось в человеке и через человека как знак его Божественного происхождения. Это обнаружилось в людях гораздо раньше христианства – раньше всяких религий, установленных нравственных гуманистических норм и законов. Великий актер и великий человек – Иннокентий Смоктуновский своим творчеством показал, что доброта была заложена в человеке – она была запрограммирована Творцом как фундаментальная основа нашей духовной эволюции.

И тайна необычайного воздействия на современников, тайна его царской власти над зрительскими душами заключается в том, что все им созданные лучшие образы не только раскрывают доброту как движение и устремление человека, но постоянно, в каждом мгновении своего эстетического бытия пребывают в ней, выказывая его пластическую, музыкальную, психологическую конкретную сущность.

Все мучения, даже гибель носителей этой доброты не проходят для нас бесследно. Кажется, примеры их поражений и падений чем-то даже увеличивают нашу собственную сопротивляемость, нашу решимость противостоять злу.

Валерий Плотников. Один

Иногда меня спрашивают: «Вы много снимаете актеров и простых людей, кого снимать сложнее?» Отвечаю: «Актеры бывают разные, как, впрочем, и люди других профессий. За всю мою немалую жизнь, а мне уже 78 лет, самым потрясающим, легким, мало того, всегда готовым к съемкам, был Иннокентий Михайлович Смоктуновский».

Он любил съемочный процесс и сам помогал мне во многом. Ни один другой актер, а мне есть с чем сравнивать, не относился к съемкам с такой отдачей, с такой любовью. Смоктуновский, так замечательно и пластично снимавшийся, позволил мне сделать несколько совершенно потрясающих его фотографий. Это я не про себя, это я про него, потому что без его пластики, без его соучастия, без его активного сотрудничества этого бы не было. Я не для красного словца говорю это – так, как снимался Иннокентий Михайлович Смоктуновский, не снимался никто. Почему? Ответ для меня самый простой и естественный: Иннокентий Михайлович был просто непередаваемым.

Когда я делал о нем альбом, то назвал его «Иннокентий Смоктуновский. Гений», и почти одновременно со мной другой автор тоже назвал свою книгу «Гений Смоктуновского». Так мы в этом едином порыве сошлись. И потом не раз, уже после его ухода я слышал: «Мы потеряли гениального актера». Многих выдающихся людей мне, как фотографу, приходилось снимать, но единственный, на чьем альбоме выведено слово «гений» – это Иннокентий Смоктуновский, потому что я не разбрасываюсь такими словами, и никому больше такого титула подарить не могу.

Огромная жизнь рядом с ним пройдена, и скажу честно свое мнение: Иннокентию Михайловичу по большей части нужен был режиссер, который бы его в какой-то мере притормаживал, чуть-чуть сдерживал, потому что Иннокентий Михайлович иногда переигрывал. Он, как гений, нуждался в правильном режиссере, но где можно было найти мастеров, сопоставимых с ним? Когда Смоктуновский в фильме или спектакле работал с равнозначным человеком, скажем, с Георгием Товстоноговым, миру являлась гениальная постановка – «Идиот».

Когда ставили спектакль «Царь Федор Иоаннович», Смоктуновский уже переехал в Москву. Кеша меня пригласил: «Валера, приходи, мы репетируем, вообще-то такой гениальный спектакль…» Когда я увидел репетицию, придя к Смоктуновскому в театр Пушкина, то сказал: «Кеш, ты что, всерьез, что ли? И это ты считаешь великой режиссурой? И то, что вы делаете, ты считаешь гениальным?!» Он ответил: «Подожди, сейчас это только начало». Потом мы увидели этот спектакль уже в Малом театре. Я говорю: «Кеша, ты меня извини, конечно, но это позорище» – «Ты уж слишком горячо». Я считаю, так не бывает. Или это с самого начала тот же «Идиот», или, в общем, спектакль малого театра – в смысле небольшого, так скажем. И когда Иннокентий Михайлович, отслужив там и «проработав» уже этот спектакль, между делом прошептал мне: «Господи, какой ужас, какой маразм» – и ушел, наконец, из этого спектакля, я не стал ему злорадно говорить: «Кеша, я тебя сколько лет тому назад предупреждал, что в это вступать ногой не надо, потому что эти “гениальные” ужимки с изгнанием чертиков, которые были там по ходу репетиций, покоряют только восторженных девушек». Многое из того, что я видел в Москве, мне не нравилось. Но куда ему было податься? Режиссеров-то вокруг равноценных нет. Или очень мало.

Этим ужасна профессия актера сама по себе. Да, он – гениальный актер, но ему тем не менее необходим режиссер. И в этом – вся судьба Смоктуновского. Да, он прекрасен во многих своих ролях, но, на мой взгляд, ему абсолютно нечего было делать, например, у Калатозова в «Неотправленном письме», кроме как рваться через льды. Когда я смотрю этот фильм, то думаю: «Что же вы делаете с великим актером? То есть я понимаю, что он вам нужен, потому что кроме льда и горящего леса что тогда будет в фильме? А так вроде у вас там – о, смотрите, мучается великий актер». К сожалению, много такого в биографии Смоктуновского.

Познакомились мы с ним замечательно –