— Представляешь, он говорил только о себе и своих лошадях. А еще о тебе и о моем отце. Ему, видишь ли, нужны инвестиции.

— Неужели он больше не пересказывал тебе своих снов?

— Нет, — возмутилась она. — Я думала, он — романтик, как Байрон. А он — обычный скучный бизнесмен, как ты.

— Для чего же он тебя спаивал?

— Наверное, для инвестиций.

— А с чего ты взяла про монтажников?

— Я просто надеялась, что не одна я сегодня страдала.

— Но сейчас-то ты где?

— Дома. Этот жмот оплатил лишь половину ужина, и такси я вызывала за свой счет.

— Неужели Англия перестала быть родиной джентльменов? — усмехнулся Егор.

— Видимо, — горестно вздохнула Марина. — Ладно, увидимся дома…

Но когда Егор приехал, Марина уже спала.

Зато на следующее утро за завтраком ничто не напоминало о ее вчерашнем фиаско.

— Представляете, лошади Тома участвуют в тех самых скачках, на которые ходит королевская семья, — щебетала Марина, совершенно не мучаясь похмельем. Вот что значит двадцать пять лет. Здоровый цвет лица и оптимизм, несмотря ни на что. — Он пригласил меня приехать посмотреть. Это так здорово. Конечно, там все в шляпах. Я тоже буду неотразима в маленькой шляпке в стиле Елизаветы Второй. Шляпы — это я понимаю, они намного интереснее лошадей…

Вот так. И никто не догадается, что ужин состоял не только из комплиментов и приглашений. Марина умела отыскать приятное даже в куче конского навоза.

— Кстати, у меня новый заказ — интерьеры конного клуба в Подмосковье, — вставила словечко Альбина, наливая себе кофе. — Думаю, оформить в стиле эллинизма.

— Из-за Буцефала Александра Македонского? — предположил Егор.

— Или из-за троянского же коня, — улыбнулась сестра.

Лиза не очень любила психотерапию. Слушать, как пациент жалуется на жизнь, называя реальные или надуманные проблемы. И давать ему довольно стандартные, простые, иногда даже забавные советы. Например, по методике Эриксона — психиатра, а не телефона. Хотите бросить курить? Спрячьте сигареты на чердаке, а спички в подвале. Ваш ребенок сосет большой палец на левой руке? Спросите его, почему он обижает другие конечности своим невниманием, и посоветуйте сосать и другие пальцы тоже. Ясно же, что бывает, когда засунешь два пальца в рот. Так что есть шансы, что методика подействует.

Лизе куда больше нравилась криминалистическая психология, возможность решать задачки, узнавать неизвестное. Так, исследование свободных ассоциаций Людмилы Ворониной многое прояснило в ее деле. Стала понятна не только связь между автомобилем и попыткой убийства. Теперь не вызывает вопросов весь ассоциативный ряд: «ложь — угроза, деньги — обман, женщина — беда». В переводе это означало: угрозами Людмилу Константиновну вынудили солгать следствию, мол, она не в курсе, что случилось с супругом. А все беды начались с появления в его жизни другой женщины. Обман же задумывался, чтобы сбежать с деньгами за границу…

Но выбирать не приходилось. Раз профессор Валерианов отправил Лизу для консультации в загородный особняк Ворониной, пришлось брать такси и ехать на сеанс. Машина остановилась перед глухим забором.

— Вас подождать?

— Нет, спасибо.

Счетчик ее разорит. Потом она вызовет другую машину. Или как раз забежит к маме. Тут недалеко.

Лиза не сразу нашла кнопку звонка. Зато видеокамера висела на видном месте. Она уставилась на гостью равнодушным глазом. Что-то щелкнуло, и калитка отворилась. Лиза вошла внутрь, дверь за ней захлопнулась. Почему-то Лизе вспомнился лязг замков и скрип решеток в следственном изоляторе, где ей приходилось бывать по работе. Знаешь, что ты не заключенный и скоро вновь выйдешь на солнышко, а все равно мороз по коже.

Особняк Ворониных отличался размерами, но не изысканностью. Типовой трехэтажный коттедж из красного кирпича. Возможно, летом, если постарается ландшафтный дизайнер, здесь все будет цвести и радовать глаз. Сейчас же выглядело как-то серо и уныло.

Лиза прошла по дорожке к центральному входу. Людмила Константиновна уже ждала ее в дверях.

— Прислуга разбежалась, словно крысы с «Титаника», — вздохнула она. — Я в доме одна. В этом есть что-то зловещее. Ничего удивительного, что ночью я так и не смогла уснуть…

Хозяйка провела Лизу в просторную гостиную с окном во всю стену. Но оно оказалось закрыто жалюзи, так что оценить по достоинству вид не получилось.

— Давайте сразу же покончим с формальностями. — Воронина перешла на деловой тон. — Ирэна поручила мне передать вам пятьсот долларов. Вроде бы был уговор на двести, но ведь ваш человек не просто съездил в Серпухов поговорить, он раскопал разрытую могилу, извините за каламбур. Это нам очень помогло, поэтому мы решили выплатить премию.

Воронина протянула Лизе конверт. Что ж, наверное, это честно и ни капельки не похоже на подкуп. Каждый труд должен быть оплачен. Лиза положила свою зарплату в сумку. Без суеты, с достоинством, как довольно скромную компенсацию за моральный ущерб от пребывания в могиле. Достала ручку и довольно массивный ежедневник в темно-синем переплете, который использовала как записную книжку.

Людмила Константиновна опустилась в большое кожаное кресло. Лиза села в такое же — через журнальный стол. Заметила на нем газету, сложенную как раз на Верочкиной статье про окончательное опознание трупа и подписку о невыезде вместо заключения под стражу.

Как ни странно, дома Воронина выглядела хуже, чем во время визита в их центр. Небрежная одежда, отсутствие косметики, круги под глазами — типичная брошенная жена не первой молодости. Мать Лизы смотрелась так же, когда от них ушел отец. Словно на лбу у нее крупными буквами написали слова «несчастье и равнодушие». Но лучше не проводить параллелей, личный опыт мешает быть объективной.

— Итак, на что жалуетесь? — Вежливой улыбкой Лиза попыталась смягчить казенность фразы.

— Я не жалуюсь, — горько усмехнулась Людмила Константиновна. — Я просто не знаю, что делать дальше, как жить. Я закрылась в этом доме и не хочу никого видеть. Только Ирэна иногда звонит. Наверное, свой гонорар отрабатывает. Нет, на самом деле это не я не хочу, это меня видеть не хотят. Они же считают, что я убила Толика. Наши с ним общие друзья, его замы из банка, да все. Даже ребята из моей лаборатории. Я вчера заехала туда. Думала, там теперь мой настоящий дом. Но они отводят глаза. Люди подсознательно боятся убийц. Это только в киношном триллере можно точно узнать, совершил подозреваемый преступление или нет. В жизни он может признаться или не признаться. А ты поверишь или нет. Его вину докажут или не докажут. Но точно знать нельзя. Точно знают только двое: убийца и его жертва. Поэтому я могу до хрипоты повторять: я не убивала мужа. На сто процентов об этом знаем только он и я. Но он не придет и не подтвердит мои слова…

— Рейдеры? Что ж, любопытная тема, Веруня, — оценил Гольдмановский. — Займитесь. Возьмите пару комментариев у финансистов и юристов, и мы это напечатаем.