Обещаю.

Пять лет прошло.

Время мчалось мимо, как взбесившаяся лошадь. Никогда еще мне не было так легко и весело. С меня, единственной женщины на факультете практической и боевой магии, спрашивали вдвое больше, чем с остальных. Наверное, надеялись, что удастся поймать на каком-нибудь экзамене и отчислить, чтобы не нарушать традиций. Но не тут-то было. Я впервые понимала, что значит заниматься по-настоящему любимым делом, к которому у тебя призвание. И учила, нет, просто познавала магию не за страх, а за совесть. В итоге мой день выглядел так. В семь утра я поднималась, с восьми до десяти, как правило, были занятия для поддержания и улучшения физической формы, с десяти до одиннадцати — завтрак, с одиннадцати до пятнадцати дня опять занятия. В пятнадцать часов обед, с шестнадцати до двадцати одного — повторение всего пройденного за день материала или отработка за розыгрыши, а потом у меня в комнате собирались ребята. Мы могли играть в карты или кости, шашки или шахматы, магические тропинки или фанты, беззастенчиво мухлюя и разоблачая друг друга. Однажды после окончания игры в колоде оказалось аж шестнадцать тузов. Азартные игры нам не запрещались. Директор считал, что это отличная практика, и ставил только одно условие. Со своими картами или костями делай все, что пожелаешь, но чужие не трогай. Иначе это было чревато поединком сил, а мы старались не наживать себе врагов. Тем более что планы мщения обдумывались здесь же. Ох, сколько же проказ и проделок мы проворачивали по ночному времени, с ног до головы завернувшись в плащи.

Одному лекарю, который неуважительно отозвался о нашем факультете, пересыпали слабительное в склянку из-под снотворного, и наоборот. Это было несложно. А что, белый порошок, он и в другом мире белый порошок. Надписи же делаются не на самих порошках, а на склянках. И обнаружить подмену просто невозможно. Сложнее оказалось ночью пролезть в лабораторию так, чтобы никто не заметил. Заклинание тревоги блокировали целой компанией, а в форточку пропихивали меня, как самую мелкую и легкую. Мне в тот момент было ну очень грустно. Требовалось не просто пролезть в форточку, но пролезть в зимнем плаще, с лицом, закрытым не только маской, но еще и капюшоном. А как еще прикажете действовать? Директор, да и любой сильный маг вполне мог исследовать память вещей, и если бы в этой памяти увидели мое изображение во всей красе, мне просто оторвали бы голову. А может, что не намного лучше, дали бы дополнительный вопрос на экзамене. Предметы я все знала на отлично, но зачем лишний раз нарываться?

Порошки-то мы местами поменяли, но кто же знал, что это снотворное понадобится милому, дружелюбному и глубокоуважаемому учителю истории (заглазное прозвище — истерик)? Историка-истерика мы, правда, дружно не любили, но не до такой же степени? Слабительное было оч-чень качественным, а его эффект длился не меньше трех дней и не снимался никакой магией. Шутников учитель истории искал по всему Универу. Нас так и не вычислили, но дней на двадцать мы свои проделки прекратили. Универ получил короткую передышку и обрадовался. Но рано!

Вообще со дня моего поступления в Универ начали происходить всевозможные странные события. Какой-то доброжелатель, чье имя так и осталось неизвестным для истории, подсунул очаровательному учителю с факультета лекарей (заочное прозвище — тиф египетский) под паркетину в комнате дохлую (о ужас!) кошку. Учитель, конечно, нашел ее за несколько часов и выкинул, но комната, одежда, да и он сам пропахли капитально. Не помогли ни магия, ни стирка. Дня три учитель просто «благовонял» духами и дохлой кошкой. Кто-то подкинул учителю с факультета нечисти в камин сырое манбуковое полено, зная, что он любит спать с горящим огнем. А древесина манбука, надо сказать, известна тем, что, высыхая в огне, а не на солнышке, начинает трескаться со страшным шумом, похожим на залп крейсера «Аврора». Учитель зажег камин, подбросил туда дров и лег спать. Что произошло потом, несложно догадаться. В общем, проснулся учитель уже седым и долго носился по коридорам, пока его не отловили и не объяснили, что это чей-то розыгрыш, а не покушение на его драгоценную жизнь. Но заикаться он так и не перестал.

Наши проделки с удовольствием обсуждал весь Универ. Всякие мелкие пакости типа ведер с водой, подвешенных над дверью на сложной системе ремней, или тухлых яиц в сумках, мышей и лягушек за шиворотом в расчет просто не принимались и считались недостойными истинного художника.

— Ёлка, как тебе только не стыдно смотреть мне в глаза! — в очередной раз отчитывал меня Антел Герлей. — Взрослая девица, а ведешь себя так, словно у тебя черт сидит в известном месте!

Я невинно хлопала длиннющими (магически нарощенными) ресницами, вовсе не собираясь падать на колени и активно каяться в совершенных моей компанией грехах.

— Это просто невыносимо! — распалялся директор Универа, потрясая в воздухе толстой пачкой жалоб и расшвыривая половину из них по комнате. — Скажешь, не твоя идея?!

— Да почему я?! — оправдывалась я с самым честным видом, зная, что мне особо не верят, но и доказать ничего не могут. — Почему все время я виновата?! Можно подумать, я в Универе самая лысая или самая крайняя! — Тут я немного кокетничала. С помощью нехлорированной воды и народно-магических средств мои волосы росли настолько хорошо, что я даже перестала их стричь. Так, ровняла челку и макушку, а затылок обрастал сам по себе, придавая мне сходство с взволнованным дикобразом.

— Как только ты переступила порог Универа, — разносил меня верховный колдун, — все сорвиголовы с факультета практической и боевой магии просто расцвели пышным цветом! Может, ты не сама совершаешь все эти пакости, но ты — их мозговой центр! Я на сто процентов уверен, что все это — твои идеи! И не смей отрицать!

Начальству противоречить не стоило.

— Директор, — праведно возмущалась я, — ну как вы можете? Все кляузы — на меня?! Ну что я такого сделала?! Хорошо-хорошо! У меня богатая фантазия! Я изобретательна! Но этими качествами обладают все маги! И вы в том числе! Более того, без этих качеств просто нельзя быть магом! И потом, я ведь никого за уши не тяну, в спину сапогом не подталкиваю! Я просто фантазирую! Но в чем я виновата, если кто-то, а часто я и сама не знаю — кто именно, решил осуществить нечаянно высказанную мной идею! Если вы сами создадите заклинание, чтобы двигать скалы, а кто-то другой воспользуется им, чтобы обрушить скалу на ни в чем не повинную деревню, в чем будете виноваты вы?! Вы же не можете не творить, а я не могу не думать! В моем почтенном возрасте уже поздно становиться глупой куклой!

Примерно через десять минут разговора мне удавалось рассмешить директора, и он, в очередной раз махнув рукой на мое воспитание, разрешал мне удалиться. Правда, просил не попадаться ни на какой пакости. Я смотрела на Антела Герлея невинными глазами, обещая оправдать все его ожидания. И оправдывала. Девчонка с ветром в голове, хулиганка и нахалка, проказница и вредина, младшая сестренка для всего факультета боевой магии, и, добавлю, любимая сестренка. Я просто расцветала, получая, кстати, сплошные пятерки на зачетах и экзаменах. Это было не слишком сложно. Год здесь состоял, как и у нас, из трехсот шестидесяти пяти дней, но делился на четыре периода — летень, дождливень, снежень и озелень, но в каждом из них числился ровно девяносто один день. А в оставшиеся сутки между снеженем и озеленем праздновались проводы старого года. Все гуляли, плясали, пели, ходили на голове, стояли на ушах… В общем, были крайне опасны для общества. И в первый же день летеня студентов распускали на каникулы. И все удирали кто куда. Здешние, из этого мира, отправлялись по домам. Пришедшие из мира техники поступали по-разному. Старшекурсники следовали примеру местных студентов, а слушатели младших курсов, которые еще не могли проходить между мирами, сбивались в ватажки и бродили по градам и весям. Это было чертовски познавательно. И мне нравилось. Но ровно за семнадцать дней до окончания летеня я отправлялась обратно в Универ с помощью магической телепортации. И садилась за учебники и конспекты.