И не ответила, лишь кивнула головой. Прошла быстрым шагом до желтоватого особняка с одиноко горевшим фонарём в чугунных завитках, светящим над входом. Надпись на вывеске, качающейся от лёгкого ветра, практически не было видно. Новые времена, новая свобода. Хотя те, кто знал про неё, не нуждались в хорошем освещении этой рекламы. Дверь лениво открылась, пропуская её внутрь. Доводчик медленно закрыл, пихнув в спину, отрезая от тоскливого взгляда широкоплечего силуэта с поднятым воротником кожанки.

Быстро юркнула в сторону комнат для девчонок, натолкнувшись на, как всегда, недовольный взгляд контролёра на входе. И по барабану на него, так как успела.

Из-за стены грохотала музыка. Евроденс, так нелюбимый многими гостями. Только вот под «Владимирский централ» сиськами-то не особо потрясешь. Это потом… типа наедине, можно послушать и Круга с Ноговицыным.

В комнате уже упаковывалась Светка. Поблёскивающие чешуйки юбки с глубоким разрезом, обтягивающие тугой зад, голубоватая фосфорная краска на кончиках грудей, зеленоватые волосы. Подруга уже была в образе, русалка, что ли. Сейчас, когда доступно все, даже просто так трахаться не хотят.

Ирина быстро скинула одежду, повернувшись к Ленке-костюмерше, уже разминающей руки. Несколько движений умелых пальцев и всё, вперёд и с песней. Ажур чулков с поясом, красноватое и прозрачное сверху, волосы водопадом по плечам и красная бархатная наколка в них. Вперёд, красавица, зарабатывать свои деньги. Ты Красная Шапочка, тебя ждет Волк. Или Волки.

Процокала мимо большого зала, на сцене которого лихо отплясывали канкан трое мулаток. Настоящих, откуда-то со Штатов. Этим бояться нечего. Никто из клиентов, даже в самой серьёзной степени подпития не решиться домогаться до них. Муса слово держал, даже если давал его трем заморским блядям. А вот что сегодня для неё? Ох, ёлки-моталки…

Из кресел в комнате ожидания, только завидев силуэт в красном, поднялись три фигуры. Три. И глаза… дикие, голодные, нетерпеливые. Да как же так, Муса?..

Когда захлопнулась дверь кабинета, по спине пробежали странные мурашки. Странное предчувствие, заставляющее смотреть на всё со стороны и отстранённо, закрутило в своих тисках. Да, её работа заставляет привыкнуть ко всякому, но почему же ей так страшно?

«Сегодня плохая луна» – мелькнула куда как позже мысль… Мысль перед тем, как в живот врезался твёрдый кулак, заставляя выдохнуть весь воздух. А она всего-то не захотела сразу с троими. Сволочи…

Он откинулся на подушку, закинул руки за голову. Ничего и никогда не случается просто так. Подвох ее ждал куда раньше. Другое дело, сложилось не так, как хотелось ее бородатому охраннику. Другие в девяностые спокойно работали среди людей. Особенно среди не самых законопослушных. Только вот почему тот не забрал девчонку сразу? Играл? Или, все же, есть у Других настоящие чувства?

Да и какая разница? Ответ-то лежал рядом и он его уже знал. Тогда, посреди рушащейся страны, на кладбищах было много двух, а порой и трехэтажных могил. Туда-то и отвезли Ирину, решившую заработать самым, казалось бы, простым способом.

А там их ждала смерть. Тех, кто почти убил Ирину. И смерть оказалась страшной. Впрочем, как и всегда, если кровопийцы видят жертву. Повезло ли Ирине, едва не поднятой из мертвых и обращенной в Другую? Сложно сказать.

Он не верил в случайность. В отличие от желания Других увеличить таких же, как они сами. Тот, с бородой, встречался ей после. Редкий образец, волколак, причем старый. Жалел ли про упущенную возможность? Уж наверняка.

Дверь в квартиру стригоя закрывалась легко. Только подними ручку. А отказать себе в прогулке утром не смог. Выспался он хорошо, в первый раз за много-много времени. И не стал будить Ирину, так и не вышедшую из транса. Это нормально, сил у нее не так много, чтобы пытаться помешать. А фора… будет ей фора. В гости к ней придется наведаться завтра к вечеру. И не одному. Справиться с кровососом сложно. Еще сложнее сделать это быстро и с минимум шума. А шуметь им не стоит.

Лишь бы не как в последний раз. Такой вот, последний раз, с такой же точно красивой любительницей попить крови и вовсе не в переносном смысле. В прямом.

Когда? Полгода назад, больше? Спуталось все, размазалось.

Уфа город аккуратный. Красивым его назвать сложно, старые провинциальные города, торчащие между самой Россией и Сибирью, красивые только в центре, если там сохранились дома позапрошлого и прошлого века. Он видел их достаточно, чтобы понять и разглядеть главное: дело не в красоте, дело в другом.

Эти города, где миллионники, а где еле дотягивающие до пятиста тысяч, обладали главным – душой. Самой настоящей, мятущейся, доброй, порой срывающейся на зло, иногда грустящей, но все равно, самой настоящей и живой. Города отражали людей, живущих в них. И даже сейчас, когда последние тридцать лет милосердия с открытостью стало куда меньше, ему каждый раз находилось кого защищать. Ведь окажись иначе, сам путь стал бы другим, и все оттенки красного, так густо заливавшего долгие годы эту дорогу, могли принадлежать вовсе не Другим или Мраку, нет…

Пока ему везло. Цель находилась всегда.

Парк Гафури находился не в центре, раскинувшись на Проспекте и у выезда к Черниковке. Огромная гантеля города над Белой, соединившись за последние четверть века, мирно готовилась ко сну. Тогда снег уже сошел, листва не просто зеленела, а шелестела вокруг, радуясь теплу. Люди, гулявшие по недавно заснеженным дорожкам, радовались не меньше, выгуливая собак с детьми и самих себя, засидевшихся по офисам и квартирам за холодную зиму. Вот за это людей стоило любить, за мимолетное счастье семей, влюбленных и даже одиночек, в сторонке помахивающих поводками своих, радостно носящихся, любимцев с хвостами.

Тварь, выползшая пару месяцев назад в эти аллеи, тоже любила весну. Так любила, сука, что учуять ее вышло без всяких звонков от местных как-бы коллег. Пролитой крови и употребленной плоти хватило на ощутимо звенящую болью память самого парка. И, редкий случай, его, уже двигающегося сюда, нашли Другие.

И попросили помочь, боясь творящегося среди небольшого леска в центре города. Спасая свою, поселившуюся тут после вырубки ее рощ, снесенных при строительстве Салаватки, проспекта Салавата Юлаева, разрезавшего холмы между двумя частями Уфы и соединившего их.

– Сколько?

Он смотрел на нее, сидящую в мягком кресле напротив.

– Двадцать.

Другая, лесовиха, глядела янтарными глазами, до краев наполненных страхом и болью. Рыжая, раскидавшая по плечами густо-жесткую копну волос, в зеленом платье, туго обтягивающем ее, невысокую и ладную.

Другие легко растворяются среди людей, особенно их женщины. Им даже нравится вся эта игра с переодеваниями, модой и остальным. Лесовихе сейчас не было дела до этого, она переживала случившееся всей собой, совершенно по-людски обгрызая ногти и наплевав на облупившийся вишневый лак.

– Почему не помогла убитым?

Та всхлипнула, задрожала губами. Ясно… кровь, широко растекающаяся при кормежку твари, не пахла, а кричала злом, страхом, болью. Такие Другие, жившие в полях, при дворах с домами, в речках, не злые, не жаждавшие мстить людям, частенько убегают, стараясь забыть творящееся детьми Мрака. Эта не исключение, насилие не для нее.