клеймит Гарольда с таким пылом, какому позавидовал бы Ги Амьенский. К стандартным обвинениям в узурпации трона и братоубийстве добавляется постоянное упоминание о «тирании», о «злодействах» и «жестокостях» Гарольда, при отсутствии каких-либо конкретных доказательств и фактов к этому. В правление Гарольда, по словам Ордерика, «Англия стонала от всякого рода угнетения»[463]. На чем основаны эти утверждения — непонятно; при анализе англосаксонских источников они не выдерживают критики. Очевидно, в вопросе о престолонаследии — исходной точке нормандского завоевания — Ордерик Виталий всецело разделяет позицию своих нормандских предшественников.

Также несколько оторван от действительности тезис Ордерика об абсолютной непопулярности «тирана» Гарольда среди соотечественников. По словам Ордерика, в результате «узурпации» трона «англы впали в гнев»[464]. Он также явно преувеличивает силу оппозиции Гарольду, прежде всего в лице Тости, изображая последнего едва ли не героем, выразителем чаяний оппозиции. «Одни покорились тирану, другие бежали в чужие земли» с целью дальнейшего сопротивления, указывает Ордерик[465]. Даже при Гастингсе, по его словам, англосаксы сражались не столько за Гарольда, сколько за спасение своей страны от иноземного вторжения[466]. Между тем, с позиций современной историографии, дело обстояло совсем наоборот. Тезис о «тирании» Гарольда опровергается англосаксонскими источниками и ничем не подтверждается; оппозиция Гарольду опиралась на локальные аристократические группировки, точно так же, как другие подобные группировки (южные) поддерживали Гарольда и при Гастингсе сражались как раз именно за него, связанные либо общими интересами, либо вассальными обязательствами, либо просто присягой (как хускерлы), а то и локальным уэссекским «патриотизмом». И уж во всяком случае Вильгельм, иноземный монарх, вряд ли был более предпочтителен англосаксам.

Немаловажное здесь другое: кто скрывается за термином «англы» (Angli), постоянно фигурирующим в источниках? К этому вопросу мы вернемся в следующем разделе.

Что же касается картины нормандского завоевания у Ордерика, то прежняя, стандартная для нормандских писателей трактовка событий меняется после коронации Вильгельма: появляются ноты сочувствия англосаксам, говоря о начавшихся притеснениях которых, Ордерик развивает идею «хороший царь — плохие бояре»; начало англосаксонского сопротивления он выводит из бесчинств нормандской администрации в отсутствие Вильгельма. Фиц-Осберна, одного из глав этой временной администрации, он называет «первейшим и величайшим угнетателем англов», тогда как Вильгельм выступает образцом политической мудрости и христианской добродетели; справедливые законы, посильные налоги, дисциплина в армии — все это заслуги короля[467]. Между тем, англосаксонские источники постоянно упоминают о непосильных налогах, вызывавших восстания, о злоупотреблениях властей, и т. п. «Чем больше создавалось законов, тем больше творилось беззаконий», — сетует «Англо-Саксонская Хроника»[468].

Впрочем, Ордерик сам невольно опровергает себя, говоря, что целью восставших англосаксов была борьба за «утраченную свободу»[469]. С другой стороны, что он имел в виду под «свободой»? Закрепощение крестьянских масс, последовавшее в дальнейшем, тогда еще не началось; режим не установился, шла война, пик земельных конфискаций в пользу нормандских феодалов был также еще впереди[470]. Таким образом, борьба могла идти либо против местного произвола нормандских военных властей (а в такой борьбе могли участвовать представители всех слоев населения), либо за идеалы прежней политической независимости, а носителем таковых в те далекие времена могла быть только знать, в данном случае — региональные элиты. Так мы снова выходим на проблему этнической и социальной природы интересующих нас событий, чему посвящен следующий раздел.

В целом, Ордерик Виталий на редкость подробно описывает ход нормандского завоевания и в известной мере сочувствует бедствиям населения, в частности, при разорении Нортумбрии в 1069 г. Вместе с тем, он поддерживает централизаторскую политику короля, идею христианской монархии, сравнивает Вильгельма с Цезарем, на манер Ги Амьенского[471]. Несчастья войны, как и саму войну, Ордерик объясняет происками дьявола, либо, наоборот, божьей волей. Вместе с тем, в отличие от Эдмера, он изображает конкретных людей, их мысли и поступки, их волю, через которые воплощается «потусторонний» замысел.

Подводя итоги, Ордерик пишет, что завоевание, свершившись по воле божьей, было благом для англосаксов, несмотря на бедствия; «христианская» монархия, установившаяся с воцарением Вильгельма, принесла с собой (после подавления всех восстаний) мир, покой и процветание Англии, мирное сосуществование и сотрудничество англосаксов и нормандцев, и т. п.[472]

«Церковная история» Ордерика Виталия представляет собой как бы переходный этап в историографии, когда прежняя пристрастность еще не ушла окончательно, зато синтез англосаксонской и нормандской летописных традиций уже начался, дав свои плоды. В этом отношении последний по времени создания источник — «Деяния королей» Уильяма Малмсберийского — демонстрирует продолжение этой тенденции; эмоциональные оценки окончательно уступают место беспристрастно-философскому взгляду на события уже относительно далекого прошлого. Автор старается привести побольше фактов, предоставляя читателю самому взвесить все «за» и «против» и вынести свое мнение. Повествование Уильяма Малмсберийского отличается обстоятельностью. Правда, положенный в его основу биографический принцип вряд ли можно назвать оптимальным для изучения политической истории; это скорее занимательное чтение для широкой публики. Вместе с тем, Уильям Малмсберийский дает, например, довольно яркие характеристики Гарольду и Вильгельму Завоевателю; в этом традиционном для прежних авторов сравнительном противопоставлении уже нет сплошного очернительства первого и апологии второго. Во времена Уильяма Малмсберийского это стало уже неактуальным. Прошлое из плода политических спекуляций превратилось в историю. Уильям Малмсберийский в чем-то следует уравновешенному тону англосаксонских хроник, с которыми он был знаком не понаслышке. Гарольд показан у него храбрым воином, радетелем о целостности королевства, которой угрожали Тости, Харальд Хардрада, да и сами нормандцы. В этом Уильям Малмсберийский абсолютно противоречит Ордерику. Восшествие Гарольда на престол также оправдано тем, что того утвердил «народ» (через посредство магнатов), то есть, это отнюдь не «узурпация», как у Ордерика Виталия. Более того, Уильям Малмсберийский считает клятву Гарольда Вильгельму не имеющей реального смысла, поскольку она давалась вдали от родины и при неведении англосаксов[473]. Таким образом, мы видим, что Уильям Малмсберийский склонен больше опираться на англосаксонскую летописную традицию, повторяя «Англо-Саксонскую Хронику» и Флоренса Вустерского. Что касается Вильгельма Завоевателя, то его он, как и англосаксонские хронисты, оценивает непредвзято, провозглашая своей целью «отдать на суд читателя его хорошие и плохие дела»[474]. Масштабность личности Вильгельма, его незаурядный талант полководца и политика соседствует с крайней жадностью, сварливым характером, и т. д.[475] В целом, Уильям Малмсберийский относится ко всем своим коронованным героям именно как историк — беспристрастно и взвешенно.

Биографический принцип построения здесь не вполне удобен для современного исследователя в том смысле, что акцент на «жизнеописание» приводит в большой беспорядок весь прочий фактографический материал. Этим «Деяния королей» в корне отличаются и от Ордерика, и от англосаксонских хроник. Но сбивчивость и скудность