Я нырнула в тускло освещенную таверну, где каждый клочок пространства был заполнен людьми, чья кожа и одежда были пропитаны грязью Сероса. Торговцы. Портовые рабочие. Целые бригады судоремонтников. Они теснились в каждом углу, сжимая в руках зеленые рюмки. Крохотное помещение переполнял резкий запах немытых тел.

У барной стойки был свободен лишь один табурет между двумя высокими мужчинами, и я приподнялась на цыпочках своих ботинок, чтобы проскользнуть между ними и сесть. Бармен вздернул подбородок, глядя на меня, и я полезла за пояс, чтобы выудить медяк.

Моя рука замерла, когда я взяла кошелек в руку и ощутила его вес. Он был тяжелее. Толще.

Я потянула за тесемки, открыла его и заглянула внутрь. В кошельке было больше двадцати медяков, которых в нем не было накануне. Я ощупала свой пояс по всей длине, пытаясь разобраться в ситуации, пока осознание не обожгло меня огнем.

Уэст.

Его образ всплыл у меня в памяти. Уэст наполнил мой кошелек. Вот почему тем утром он стоял в коридоре, держа в руках мой пояс, когда вышел из каюты.

– Ну? – фыркнул бармен, протягивая ко мне руку.

Я бросила медяк ему на ладонь, крепко сжимая кошелек, прежде чем кто-то успел заглянуть в него.

Я скрестила руки на стойке и опустила голову, уставившись на свои ботинки.

Уэст с самого начала знал, кто я такая. И он точно знал, что произойдет, когда я встречу Сейнта. Он позаботился обо мне, когда я покидала корабль, как заботился обо мне последние два года, покупая у меня пиролит на барьерных островах. Даже если он сделал это по приказу Сейнта, он все равно мне помогал. Однако лишние медяки в кошельке не принесли мне облегчения. Они лишь стали напоминанием того, что ни одна монета не была заработана мной самостоятельно с самого начала.

Рюмки расплескались, когда бармен со стуком поставил их на стол передо мной, после чего отправился к очередной поднятой в воздух руке. Изумрудно-зеленое стекло сверкало, как драгоценные камни, когда я взяла одну рюмку, вдыхая терпкий запах ржи, прежде чем сделать маленький глоток.

Запах напомнил мне о Сейнте. Зеленая рюмка каждый вечер стояла на его столе в туманном дыму каюты шкипера на «Жаворонке», хотя на борту не должно было быть виски.

Мне хотелось ненавидеть его. Мне хотелось проклинать его.

Но с той самой минуты, как я вышла за дверь, меня мучила горькая правда от того, что ненависть – это не единственное чувство, которое я испытывала по отношению к нему. Я ничего не знала о том, откуда мой отец был родом, поскольку он не любил об этом распространяться. Однако он начал подниматься с низов, строя корабль за кораблем. Даже несмотря на то что он бросил меня и предал, во мне по-прежнему оставалась маленькая частичка, которая любила его. И я знала почему. Потому что его любила Изольда.

Моя мать любила Сейнта такой любовью, которая могла бы воспламенить море.

Это была правда, из-за которой мне было трудно желать ему смерти. Однако после трех рюмок виски я подумала, что это будет возможно.

Я откинула голову назад, осушая рюмку, и зажмурилась, когда виски обжег мне горло. Он прошел весь путь до моего живота, заставив меня мгновенно почувствовать себя легче. Тепло разлилось по моим ногам, и я прислонилась к стойке.

Единственный человек, оставшийся в Узком проливе, к которому я могла пойти, был Клов. Но Клов был мертв, как и моя мать. От этой мысли мне стало невыносимо тяжело, и мои глаза наполнились еще бо́льшим количеством слез. За все то время, что я провела на Джевале, я никогда не чувствовала себя более одинокой, чем сейчас.

– Ныряльщица, – за моей спиной раздался низкий голос, и я схватила вторую рюмку, поворачиваясь на табурете.

Рядом с барной стойкой, прислонившись к деревянной балке, стоял Зола с улыбкой на лице. На нем не было фуражки, и его голову покрывали лишь длинные черные волосы, тронутые сединой.

– Так и думал, что это ты.

Я молча уставилась на него, прежде чем запрокинуть голову и осушить рюмку. Зола устремил свой пронзительный взгляд на мужчину рядом со мной, и тот немедленно встал, освободив место. Зола тут же сел на табурет и положил медяк на стойку.

– Что ты делаешь в таверне одна ночью в самом опасном городе Узкого пролива? – он выглядел так, словно его собственные слова его позабавили.

Бармен медленно опустил перед ним три рюмки ржаного виски, стараясь не расплескать ни капли.

Я уставилась на Золу.

– Не твое дело.

– Где твоя команда? – он наклонился ближе.

– Они не моя команда.

Он едва не рассмеялся.

– Возможно, это и к лучшему. Не думаю, что «Мэриголд» еще долго продержится на плаву. Впрочем, как и ее шкипер.

Я покрутила последнюю рюмку виски, стоящую на стойке.

– И что это должно значить?

Зола пожал плечами, глядя на свою рюмку.

– Лишь то, что Уэст знает, как навлечь на себя неприятности. И, в конце концов, они его догонят, – он взял рюмку и опрокинул ее в себя. – Я слышал кое-что в Дерне о ныряльщице, которую никто никогда раньше не видел и которая умеет отличать подделки драгоценных камней. Это ведь ты?

– Не я.

Он поставил локти на стойку, сложив пальцы вместе.

– Ты хорошая лгунья. Тебе когда-нибудь говорили об этом?

Я перевела глаза, чтобы встретиться с Золой взглядом. Кой сказал мне то же самое перед тем, как попытался меня убить.

– Для Узкого пролива это хороший навык. Итак, ты умеешь нырять, хорошо разбираешься в драгоценных камнях и умеешь лгать. Может, ты ищешь место в команде?

– Не в твоей команде, – я повернулась к нему лицом.

– Почему нет?

– Я знаю, что ты сделал с Уиллой.

Его глаза сверкнули, а улыбка на лице стала еще шире.

– Думается, мне не нужно рассказывать тебе, что в Узком проливе существуют свои законы, которые нужно соблюдать, чтобы выжить.

– Мне плевать, какие у тебя были на то причины. Место в твоей команде меня не интересует.

Зола оглядел меня, когда я проглотила последнюю порцию виски, но когда я снова подняла глаза, выражение его лица изменилось. Его глаза задумчиво прищурились, а голова склонилась набок.

– Что?

Он моргнул, как будто на мгновение забыл, где находится.

– Ты мне кое-кого напоминаешь, – его слова были настолько тихими, что их едва можно было расслышать. Он допил две оставшиеся рюмки виски одну за другой и бросил еще один медяк на стойку, подавая знак бармену.

Все звуки в таверне на мгновение стихли, когда мое сердце пропустило удар и забилось с бешеной скоростью, разгоняя кровь по жилам. Каждый мой нерв был натянут как струна. Свет стал менее ярким.