И она остановилась на лестнице, всем своим видом показывая, что дальше пускать их не намерена.

— Придется пройти в вашу квартиру, — сказал Скобликов и несколько двинул Алёну с места, протиснувшись мимо нее. — У нас имеется предписание на обыск.

— Что?.. — прошептала она, как-то сразу обессилев. — Какой еще обыск?

Она тупо смотрела на спину Скобликова, который теперь неумолимо шагал впереди, но тут за спиной вдруг кашлянул второй полицейский, и Алёна обернулась к нему. Почему-то показалось, что он подает своему лейтенанту какой-то секретный сигнал, направленный против нее. Теперь ей казалось, что весь мир направлен против нее!

Однако никакого знака или сигнала она не уловила. Вид у этого мента — звания его Алёна не распознала, потому что вообще в званиях, ни военных, ни морских, ни полицейских, не разбиралась, — был какой-то очень уж растерянный. И физиономия покраснела. Он даже снял фуражку и отер вспотевший лоб. Волосы у него были очень светлые, а рядом с покрасневшим лбом вообще казались белыми. И глаза были голубые-голубые, ну чисто васильковые! И они были устремлены на Алёну с каким-то совершенно несчастным и даже, не побоимся этого слова, рабским выражением.

Она неприметно пожала плечами. Ясное дело. Именно молодые мужчины вот такого типа всегда мигом теряли головы при виде рельефной фигуры и высокомерной физиономии нашей писательницы. Разумеется, ни у кого из них не было ни единого шанса приковать к себе ее внимание, в том числе и у этого невзрачного типа в форме, и все же эта робкая дань восхищения ее прелестям несколько взбодрила нашу эгоцентристку и эгоистку, некоторым образом даже гедонистку, и она обрела былую бодрость, на повороте обошла Скобликова и подскочила к своей двери первой.

— И все же я не понимаю, — попыталась она выстроить последний рубеж обороны, — с чего вы взяли, что у меня есть оружие?

— Заявление поступило.

— Заявление?! От кого?!

— Ну, такие служебные тайны я вам выдавать не вправе, — усмехнулся Скобликов.

Алёна тупо смотрела на него. Вообще говоря, единственным человеком (Дракончег, понятно, не в счет), который знал, что у нее есть оружие, был Москвич, схлопотавший от общения с этим самым оружием просто море слез… отнюдь не слез счастья. Но если он написал такое заявление, это… это еще похлеще дурь получается, чем у унтер-офицерской вдовы, которая сама себя высекла! Только полный кретин может так подставиться! С другой стороны, все случившееся не свидетельствует об особой далекости Москвича… И все же — вряд ли можно до такого-то имбецильства дойти!

Тогда — кто?!

— Странно как-то, — пробормотала Алёна. — Выходит, я тоже вот так на любого-каждого могу написать, мол, оружие у него, — и вы что, пойдете прямо проверять?! И обыскивать? По одному только заявлению?!

— Вы сами знаете, какая криминогенная обстановка в городе и стране, — доверительно сказал Скобликов. — Приходится иногда полагаться и на непроверенные факты. Преступление лучше предупредить, чем потом тратить время и силы на то, чтобы обезвредить преступника. Поэтому, гражданка Ярушкина, прошу вас открыть. Не заставляйте у меня изымать у вас ключ.

— А что, такое возможно? — изумилась Алёна.

— Разумеется.

— У меня там сигнализация…

— Сигнализацию придется отключить, — приказал Скобликов. — Так, или вы сейчас же открываете дверь, или я оформляю отказ повиноваться властям.

— Ну хорошо, — мстительно проворчала себе под нос Алёна, от души надеясь, что мент не расслышит, с какой интонацией это было сказано. — Ну, если вы так…

Она открыла дверь и под громкий писк охранной системы замерла перед щитком сигнализации. Нужно было набрать четыре цифры: 4891. Когда эта комбинация доходила до пульта управления, квартира автоматически снималась с охраны. Но настройщик прибора сообщил Алёне одну хитрость.

— Если, к примеру, вы открываете квартиру под принуждением… всякие ситуации бывают, все нужно предусмотреть, то последней вы набираете не единицу, а восемь. Звук исчезает, но на пульт поступает тревожный сигнал. И к вам на выручку выезжает оперативная группа. Прошу вас не забыть эту хитрость, Елена Дмитриева! — сказал он наставительно и посмотрел на Алёну поверх старых круглых очков, одна дужка которых была обмотана изолентой.

Как ни странно, она не забыла… то есть очень может быть, и забыла, но сейчас вспомнила — как нельзя более кстати!

Пугало одно — вдруг Скобликов знает всякие такие охранные хитрости? Уж очень внимательно смотрел на те цифры, которые Алёна нажимала. Но делать было нечего, пришлось рисковать.

Тревожное пиканье умолкло, и полицейские вслед за Алёной вдвинулись в квартиру.

Мезенск, 1942

Все в общем-то оказалось не столь страшно, как ей казалось. Переодевшись в совсем даже не вульгарное, хотя и очень короткое, розовое платье и надев премиленький веночек из шелковых розочек, который здесь носили официантки вместо наколок, Лиза вышла в зал. Ее поразило, с каким вкусом он был убран. Казалось, находишься в роскошном розовом саду. Искусственные цветы, шелковые шали на абажурах, сплошь розовая обивка мебели — здесь сочетались самые разные оттенки этого цвета, от почти малинового до почти серого… Больше это напоминало изысканный салон, чем ресторан. Видимо, фрау Эмма просто органически не способна на вульгарность. И эта обстановка действовала на людей: офицеры вели себя весьма чинно, не скандалили, не орали «Хорста Весселя», а приватные предложения девушкам делали не иначе как в письменном виде, для чего на столиках лежали специальные розовые блокнотики с розовыми же вложенными в них карандашиками. В листок была непременно завернута купюра, которая не входила в оплату заказанных блюд, а считалась необходимым авансом девушке и заведению и не возвращалась даже в том случае, если офицер получал отказ.

Все эти тонкости Лиза наблюдала пока что со стороны. К счастью, на ее благосклонность пока никто не претендовал, хотя один армеец лет сорока — вроде бы это был оберст-лейтенант — поглядывал многозначительно. Фрау Эмма, пока Лиза переодевалась, преподала ей краткий экскурс в гитлеровские военные звания и знаки различия Heer, то есть армии, Luftwaffe, то есть военно-воздушных частей, и Waffen SS — эсэсовцев. Звания офицеров Kriegsmarine, иначе говоря, военно-морского флота, оставили в покое, поскольку ни единого их представителя в Мезенске невозможно было и днем с огнем отыскать. Оберст-лейтенант — по-нашему, это звание соответствует подполковничьему — принадлежал к пехоте.

«Ладно, может, обойдется», — подумала Лиза с надеждой, однако тут же увидела, что майор потянулся к розовому блокноту.

Ого! Кажется, запахло жареным…

Может, действовать по принципу — с глаз долой, из сердца вон?

Лиза выскользнула в коридор. Она сбегала на кухню и спросила, как там дела с цыплятами для господина гауптштурмфюрера СС (этот ее клиент, к счастью, не интересовался ничем, кроме еды). Цыплята собирались вот-вот спорхнуть с вертела.