– Наверное, я и воды тебе завтра не принесу. Чтобы поучить тебя. Ты не должен думать, что самый хитрый и можешь обмануть кого угодно, – он повернулся и, расстроенно мотая головой, направился к выходу.

– СТОЙ! – бессильно орала Ника. – Священника позови или Гуниллу… Не закрывай дверь, ну пожалуйста, послушай! Ты, дебил!

Но всё было бесполезно, и глухая, отсекающая звуки дверь опять закрылась, восстанавливая в подземелье звенящую былую тишину.

Ника хотела по привычке поплакать, но потом сказала себе – какого лешего!? И стала есть принесённый хлеб.

Съев половину свежего, грубого зерна хлеба, Ника успокоилась и, решив отдать себя на волю судьбы, плыть по воле волн. Выхода действительно не предвиделось и оставалось только надеяться на бога и провидение.

Провидение, как это не странно, и в самом деле не заставило себя долго ждать.

В коридоре опять раздались шаги, на этот раз множественные. Кто-то ругался, громко звякала цепь. Потом зашумел засов, дверь распахнулась, и, ослепленная после привычной темноты светом факела Ника на сразу поняла, кого стражники, ругаясь и дёргая за цепь, втащили в подвал. Выглядевшее как неясный, вычурный сон происходящее оставило Нику без слов. Какая же я красивая и классная – подумала она, наблюдая, как мадам Мелисса в её обличии пытается дотянуться пинками до стражников. Они, не обращая на тычки и пинки со стороны дамы никакого внимания, присоединили кольцо к цепи, держащую и её цепь. Дверь за стражей закрылась.

О, Ника уже видела эту дверь закрывающейся! Но насколько же изменилась обстановка!

Стараясь не спугнуть этот дивный сон, Ника отщипнула от краюхи хлеба кусочек и засунула себе в рот.

Мадам Мелисса, судя по звукам, раздающимся в темноте, грызла то ли цепь, то ли себе руку.

– Что-то пошло не так, мадам? – наконец нашла в себе силы Ника и, изображая преданного Ольфа, робко задала вопрос, обращаясь в тот угол, откуда раздавался звон в темноте.

– Заткнись, дурак! – последовал короткий ответ, и, Ника решив не раскачивать ситуацию, благоразумно замолчала.

– Какая глупость! – шипела время от времени мадам. – Какая непростительная глупость и неудача!

– Может, я смогу хоть как-то помочь? – решила влезть Ника, понимая, что её не просто раскусить в этом обличии, и, мадам Мелисса, принимая ее за Виталика, может ненароком порассказать чего-нибудь по-настоящему нужного.

– Убей себя об стену, скотина, – прошипела мадам. – Воняешь на весь подвал. Как можно быть таким вонючим козлом?! Ты даже когда рот свой открываешь, до сюда доносится.

Ника решила не отвечать, чтобы нервничающая мадам немного остыла.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Остывание, к её удивлению, продолжалось долго. Мадам звенела, плевалась и рычала, если чувство времени её не обманывало, часа два.

Наконец наступил час тишины, и Ника уже подумала, что утомленная мадам уснула, когда голос, такой родной, но столь странно звучащий со стороны, разбудил её, почти начавшую дремать.

– Ты, вонючка… – позвала мадам. – Тут вода есть?

– Есть, мадам Мелисса, – услужливо поддакнула Ника. – Вот тут, в кувшине.

– Знаешь, как меня зовут? – задала странный вопрос мадам.

– Конечно, – слегка опешила Ника. – Я же вам приносил клятву верности, – на всякий случай напомнила она подслушанное в свое время признание.

– Ах вот как? – в голосе мадам послышалась заинтересованность. – Так ты тот кухонный парень и есть? То есть, ты – Виталя? Ну, тогда, считай, нам продолжает везти.

– Ну да, – ответила за Ольфа Ника. – Теоретически. Но вы ведь мадам Мелисса…

– Я не мадам Мелисса, – перебила его она.

– А кто же? – в ужасе предвкушения, застыла Ника.

– Дурак ты, Виталя. Всегда слабо соображал. Тройной обмен делали же. Я Марина, дебил!

***

Первым желанием Ники было вцепиться ногтями в своё лицо, оккупированное теперь душой Маринки. И вторым желанием. С трудом удержав себя от этого порыва, Ника молча сглотнула слюну, подождала и опять, не в состоянии сказать ни одного слова, сглотнула слюну.

Прекрасно понимая, что расцарапанное лицо окажется у её замечательного, похищенного тела, Ника обескураженно молчала, совсем не понимая, как поступить дальше.

– Чего замолчал? Обалдел? – ехидно поинтересовалась Маринка. – Ну ничего, тут бы мозги поехали и у людей покрепче тебя.

– А где мадам Мелисса, – наконец смогла вымолвить Ника. – С ней что?

– Где, где, в гнезде? – отмахнулась Маринка. – С королем сейчас возится.

– А что с ним?

Маринка злобно плюнула в сторону и, погремев цепью, сообщила:

– Напоил его этот дурак виконт, а слабак-король и рад нахлебаться. Вот ведь незадача. Сама бы себе пощечин надавала. Я же коньяк с этой дурой и передала, чтобы ей пусто было.

– Вы про кого? – всё так же осторожно поинтересовалась Ника, боясь сбить поток откровения, идущий от Маринки.

– Про Нику твою дебильную! Как она всё испортить может! Даже не собираясь это сделать. Дар у неё. Под ногами мешается, крыса противная… Так бы и размазала бы её о стенку.

– Она еще тут?

– Не тут, не тут, – забормотала Маринка злобно, задумываясь о чем-то своём. – Но мешается как будто и не убиралась отсюда. Тьфу, жаба.

– Вы же вроде подруги были… Не жалко её?

– Ну ты совсем тут прихворал, Виталя. Какие подруги? Рабочее тело вели. Я с унитазом большая подруга, чем с этой тёлкой. Но не досмотрели. Не доработали. Зря на неё с Элей планы строила. Если хочешь что-нибудь толковое получить, должна делать это сама. Вот так. Никому веры нет.

Ника помолчала, пытаясь поаккуратнее выстроить беседу с бывшей подругой.

– А с виконтом что?

– Ничто, как назло. Король отравился, второй день блюёт желчью. А этому хлыщу хоть бы что. И не обвинишь его никак. Король сам, как ребенок, до сладкого добрался… до коньяка этого треклятого. Вода-то хоть тут есть, – поинтересовалась она. – Дай сюда.

Ника, нашарив в темноте кувшин, осторожно передала ей.