Когда она все еще очень внимательно читала письмо от Виты, ловя себя на мысли, что едва верит тому, что там написано, ей вручили еще одно письмо – на этот раз из Дамаска.

Письмо было написано Изабель Бертон, и чувствовалось, что ее подруга находилась почти на грани отчаяния.

В письме объяснялось, как к ней приехала Вита Эшфорд из Англии просить помощи в поисках своей кузины и как Изабель Бертон наняла для нее Юсуфа, чтобы тот помог ей найти их лагерь в пустыне.

И только уже после отъезда девушки этот самый Юсуф прибыл в дом к Бертонам и сообщил, что его задержали люди шейха Шаалана эль-Хассейна и что повел караван Виты человек из племени Мезраб, печально известный тем, что готов на любое предательство за деньги.

Далее Изабель Бертон писала:

«Я не могу описать, как все это меня расстроило и как я сожалею, что Ваша милая кузина оказалась в такой затруднительной ситуации.

Она так молода и так хороша собой, что трудно представить себе ее в руках этого негодяя.

Она сказала мне, что Ваше семейство находит ее очень похожей на Вас, и это действительно так, можете мне поверить, моя дорогая Джейн! Она действительно очень красива, это просто Ваша копия, когда Вам было восемнадцать.

Я могу только надеяться, что Вы и Ваш муж каким-то образом сумеете спасти бедную девушку из этой ужасной ситуации, в которой она оказалась. Я же, со своей стороны, могу Вас заверить, что буду молиться, чтобы Ваша милая кузина как можно быстрее в целости и сохранности добралась до Вас».

«Моя живая копия в юности!»

Джейн повторила эти слова про себя несколько раз и поняла, что боится – но не за Виту, а за себя.

Спустя двенадцать лет счастливого замужества с Меджулом она отчаянно ревновала своего мужа.

Не было никаких особенных причин, которые могли бы дать ей повод усомниться в его любви и верности, и все же Джейн изводила себя постоянными подозрениями по поводу своей невестки, Шадияр.

Отнюдь не облегчало ее страданий и то, что шейх Фарис эль-Мазид, преследовавший ее своим вниманием вот уже больше десяти лет, постоянно намекал на какие-то особые интересы Меджула, которые он скрывает от всех далеко в пустыне.

Джейн пыталась не слушать шейха Фариса, да и некоторых других, кто повторял за ним подобные сплетни.

Но, без сомнения, в их жизни постоянно возникали моменты, когда она не могла быть с мужем, как, например, сегодня, и тогда ему ничего не стоило проводить время с другой женой или просто возлюбленной, что, в конце концов, было естественно для любого бедуина. Вряд ли можно было найти еще хотя бы одного шейха, у которого столько лет была всего одна жена.

Однако сейчас ей предстояло столкнуться с еще более опасной соперницей, чем какая-то молодая бедуинская красотка.

«Моя собственная копия, только совсем юная!»

Джейн знала, что и в шестьдесят три все еще красива, тому было много доказательств. Многие мужчины влюблены в нее до сих пор, она не могла ошибаться, видя, как вспыхивают восхищением и страстью их глаза.

Но для нее существовал только Меджул – самый мужественный, красивый и страстный мужчина. Джейн мучила мысль, что он значительно моложе ее.

– Предположим, только предположим на минуту, – тихо сказала себе взволнованная Джейн, – что он влюбится в нее, а она, конечно, тоже не сможет остаться к нему равнодушной.

Но эта мысль была столь мучительна, что бедная женщина едва сдержала стон отчаяния. Для нее это означало бы конец. Как она может потерять Меджула, которого любила, обожала и ради которого пожертвовала всем, что было в ее жизни раньше?

Где-то в Европе у нее остались дети, друзья, бывшие любовники – вся ее жизнь; ее величественное и великолепное поместье в Холкхэме, принадлежавшее когда-то ее деду – графу Лестеру.

Но все это не имело для Джейн никакого значения, пока с ней был ее Меджул и их любовь.

Весь день Джейн читала и перечитывала письма Виты и Изабель Бертон и мучилась мыслью, что же ей делать.

Прежде всего она знала, что не вынесет, если Меджулу придется отправиться на войну с шейхом эль-Хассейном.

Каждый раз, когда ее муж вступал в межплеменные стычки, она умирала от страха за него, бесконечно страдая и мучаясь, в ужасе представляя себе, как его несут окровавленного к ним в шатер. То, что племя Мезраб почти неизменно выходило победителем в подобных сражениях, не имело для нее никакого значения.

«Что делать? Боже мой, что же мне делать?» – повторяла про себя Джейн, не находя себе места.

Она снова и снова мысленно возвращалась к этой совершенно безвыходной ситуации, пока не поняла, что еще немного – и она сойдет с ума.

В тот же день, позже, почти перед самым закатом, в лагерь прискакал один из людей Меджула и сообщил, что они сегодня не вернутся.

Он прислал записку, так как знал, что Джейн все равно будет волноваться. В своих поисках орлиного гнезда они заехали дальше, чем предполагали, и пока ничего не нашли. Поэтому они решили разбить лагерь и продолжить охоту на следующий день.

В первое мгновение Джейн почувствовала невероятное облегчение. Проблему – что делать с Витой – можно было отложить, по крайней мере, на день.

Однако затем к ней неизбежно вернулись все ее прежние подозрения. И она представила себе, что эту ночь шейх Меджул проведет с другой женщиной – если не с Шадияр, то с одной из тех юных арабских красавиц, которых он тайно от нее где-то содержит.

И, лежа в темноте шатра, Джейн, так же как и Вита в полусотне миль от нее, горько плакала от невыносимой сердечной муки.

* * *

Вита не сомкнула глаз почти до рассвета, пока, обессиленная слезами и тоской, на какое-то недолгое время не провалилась в забытье.

Однако долго поспать ей не дали, и едва взошло солнце, как девушку разбудила все та же бедуинка.

– Лошади для вас готовы, леди, – сказала она по-арабски.

Так как Вита сначала не поняла ее, бедуинка приподняла полог шатра, чтобы девушка могла увидеть группу всадников недалеко от входа, явно ожидающих ее, и среди них – оседланную Шерифу.

Вита с большим трудом поднялась с постели, умылась и позволила женщине помочь ей одеться.

Она выпила несколько глотков кофе, но когда попыталась проглотить кусочек свежевыпеченного хлеба, он застрял у нее в горле.

Между тем бедуинка собрала все вещи девушки в ее дорожный саквояж и вынесла его к ожидающим снаружи всадникам.

Вита привела в порядок волосы, тщательно приколола свою шляпку с вуалью и вышла в общую половину шатра, в тайной надежде, что шейх будет там, чтобы попрощаться с нею.

Однако шатер был пуст.

Вита в растерянности стояла посередине, не зная, что ей делать, но тут в шатер вошел один из бедуинов, что ожидали ее снаружи, и с поклоном произнес на плохом французском: