– Сопровождение… для мадемуазель. Мое имя Нокта.

– Благодарю вас, – отвечала Вита. – Но прежде я бы хотела попрощаться с шейхом.

– Нет… уехал, – отвечал Нокта и взмахнул рукой, неопределенно показывая куда-то на юг.

И Вита поняла, что шейх не смог вынести прощания с ней, предпочитая уехать, не сказав ей ни слова.

Чувствуя себя невероятно несчастной, она послушно последовала за Ноктой и, выйдя из шатра, подошла к Шерифе. Нокта помог ей сесть в седло.

Шерифа, казалось, обрадовалась девушке, но ее это нисколько не утешило, так как она вспомнила, что в последний раз садится на эту изумительную кобылу и последний раз видит шатры лагеря эль-Хассейна.

Нокта легко вскочил в седло, и вся кавалькада мгновенно тронулась с места, почти сразу перейдя на галоп.

Вита знала, они спешат поскорее передать ее в руки шейху эль-Мезраб до того, как начнется сильная полуденная жара, хотя и сейчас было уже жарко.

Поднимающееся над горизонтом солнце нещадно палило, но, к некоторому облегчению Виты, уже спустя полтора часа после начала бешеной скачки она увидела вдали оазис и предложила немного передохнуть.

Вита знала, что Нокта предпочел бы продолжить путь, но ощущала острую боль, увеличивающуюся с каждой милей, отделяющей ее от человека, завладевшего ее сердцем. Ей казалось, что, остановившись хоть ненадолго, она сможет как-то унять эту муку или хотя бы примириться с мыслью, что уезжает отсюда навсегда.

«Я люблю его! Я люблю его!» – повторяла про себя Вита, зная, что единственное, чего она хочет в жизни, это быть с ним рядом, даже если это означало бы жить в маленьком шатре посредине бескрайней пустыни.

И она вообразила себе, как бы это было прекрасно, если бы они остановились в таком вот небольшом оазисе и остались здесь жить!

А затем девушка с болью и отчаянием вдруг отчетливо поняла, что если бы для нее этого и было достаточно, то такая жизнь не устроила бы его.

Интуитивно она чувствовала, что этот человек был рожден для того, чтобы повелевать, вести за собой других, он был прирожденным лидером, который должен был претворять в жизнь свои планы, человеком, для которого немыслимо оставаться в бездействии. И, как бы сильно он ни любил женщину, он никогда не согласится на скромную, тихую жизнь с ней. «Рай в шалаше» был не для него.

Вита уважала его за это и восхищалась им. Но в то же время ей было мучительно больно думать, что она не в состоянии дать ему то, в чем он нуждается, и что по этой причине он отказался от нее и вычеркнул из своей жизни.

«Но как он мог так поступить со мной? – спрашивала она себя, пытаясь найти ответ в своем сердце. – Как он мог быть таким жестоким… таким бесчувственным, когда я… так люблю его, что готова ради него на все?»

Путники достигли оазиса, и Вита напилась воды, которую бедуины достали из колодца. Затем присела в тени. Воспоминания с новой силой нахлынули на нее. Она вновь ощущала вкус поцелуев на своих губах, силу его объятий.

Между тем мужчины напились сами, напоили своих коней и расселись в круг возле колодца в скудной тени пальм. Они оживленно переговаривались, шутили, смеялись.

А затем внезапно случилось что-то непонятное. Оазис наполнился неизвестно откуда взявшимися всадниками. Вита даже не успела заметить, каким образом это произошло.

Никто не слышал, как они подъехали. Не раздалось ни одного возгласа, ни одного из тех воинственных воплей, которыми обычно сопровождались нападения. Всадники, как безмолвные тени, внезапно возникли перед ними.

Вита смотрела в полной растерянности, а затем, когда один из всадников наклонился из седла и поднял ее в воздух, отчаянно закричала. Но было уже поздно, сильные руки крепко держали ее за талию. Спустя секунду Вита оказалась на лошади, и всадник, посадивший ее в седло впереди себя, уже мчался прочь от оазиса.

В одно мгновение тишина наполнилась оглушительными криками, выстрелами – это напавшие на людей эль-Хассейна всадники начали, наконец, свое воинственное представление.

Вита хотела оглянуться назад, чтобы увидеть, что же происходит возле колодца, однако у нее не было такой возможности. Ее похититель крепко сжимал ее одной рукой, сразу взяв в галоп. И по звуку раздававшегося сзади топота копыт Вита поняла, что все его люди также скачут вслед за ним.

У девушки появилась надежда, что, быть может, это люди эль-Мезраба, пришедшие ей на помощь в ответ на ее письмо.

Однако одного взгляда на хмурые лица ее похитителей было достаточно, чтобы полностью развеять ее надежды. От мрачных взглядов, которые они бросали на нее, Вите стало не по себе, она по-настоящему испугалась.

Они ехали уже довольно долго, прежде чем Вита решилась спросить у своего похитителя на арабском, отчаянно запинаясь:

– Кто вы? Куда вы… меня везете?

Девушка знала, что он ее понял, но вместо ответа лишь загадочно посмотрел на нее своими черными блестящими глазами.

Кавалькада на мгновение остановилась. К Вите подвели кобылу, оседланную дамским седлом, и сильные мужские руки пересадили ее на лошадь. Затем, подхватив поводья ее лошади, человек, который до этого вез Виту, вновь помчался вперед, увлекая за собой и ее кобылу.

Вите казалось, что они скачут уже целую вечность, хотя в действительности прошло не больше двух часов. Но она поняла, что надежды на то, что это могут быть люди Мезраба, уже никакой не оставалось. Племя Мезраб не могло быть так далеко. Еще когда они подъезжали к оазису, Нокта сказал ей, что они проехали больше половины пути.

Оставалось только предположить, что по какой-то неизвестной ей пока причине ее захватили люди из совершенно незнакомого ей племени. Однако кто они такие и почему заинтересовались ею, Вита не могла понять.

Может быть, это была всего лишь попытка спровоцировать эль-Хассейна на нападение, в таком случае все объяснялось просто – обычной межплеменной враждой между анизами и шаммерами.

Но, так или иначе, пока было ясно только одно – ее похититель не собирался отвечать ни на какие вопросы. Вите пришлось ехать в полном молчании и быть благодарной уже хотя бы за то, что ей предоставили возможность самой ехать на лошади, да еще и в дамском седле. Кстати, это свидетельствовало о том, что нападавшие заранее готовились к похищению и действовали наверняка.

Кобыла, на которой она сейчас ехала, едва ли могла сравниться с Шерифой. В то же время это тоже была прекрасная чистокровная арабская лошадь. Она мчалась так легко и плавно, что даже на полном галопе Вита чувствовала себя почти так же удобно, как если бы ехала в экипаже.

Она была уверена, что эта кобыла из тех знаменитых пород, которые показывал ей шейх… Когда это было? Неужели только вчера? У девушки защемило сердце от сладких и таких горьких воспоминаний. Он рассказывал ей, что самые красивые среди арабских скакунов – это лошади абейанской породы, и, похоже, сейчас она ехала именно на такой кобыле.