Нет, должен существовать какой-то иной выход из положения.

Она подошла к проему пещеры и встала, глядя наружу. С окончанием сиесты из других пещер показались дети, чтобы возобновить свои игры среди камней и колючих зарослей кустарника. Был там и Муса, единственный сын Мохаммеда, которого очень баловали с тех пор, как он лишился кисти руки. Он размахивал новым ножом – подарком желавшего хоть как-то утешить ребенка отца. Джейн заметила мать Фары, с трудом взбиравшуюся вверх по склону с вязанкой дров на голове. Жена муллы стирала рубашку мужа. Не было видно только Мохаммеда и Халимы. Джейн знала, что он на сей раз остался в кишлаке, поскольку встретила его еще утром. Он, вероятно, пообедал с женой и детьми в их пещере, потому как большинство семей вырыли пещеры под личное жилье. Мохаммед, скорее всего, и сейчас там, но Джейн не хотела открыто встречаться с ним, ибо такая смелость вызвала бы в деревенской общине шумный скандал, а Джейн как никогда требовалась сдержанность в своих поступках.

Что же мне сказать ему? – продолжала раздумывать она.

Она рассмотрела вариант прямого обращения: «Сделай это для меня, просто выполни мою просьбу». Такой подход сработал бы с любым влюбленным в нее европейцем, однако среди мусульман романтическая сторона любви никогда не главенствовала – вот и Мохаммед испытывал к ней чувство, более напоминавшее нежное вожделение, нежели любовь в ее понимании. А этого было недостаточно, чтобы поставить его в зависимое от нее положение. Кроме того, она вообще не могла уверенно знать, сохранил ли он к ней прежнее отношение. Что еще? Он не был перед нею в долгу. Она никогда не лечила ни его самого, ни жену… Но вот Муса – другое дело. Мальчику она действительно буквально спасла жизнь. А такой человек, как Мохаммед, не мог воспринимать это иначе, как долг чести.

«Сделай это для меня, потому что я спасла твоего сына». К подобной просьбе он мог прислушаться.

Но Мохаммед все равно пожелает вникнуть в причину столь странного обращения с ее стороны.

Показались другие женщины с метлами и ведрами воды для мытья полов в пещерах. Они ухаживали за скотом, готовили еду. Джейн знала, что скоро получит возможность для встречи с Мохаммедом.

Что же я скажу ему?

«Русским известен маршрут каравана».

Но как они узнали о нем?

«Это мне не известно, Мохаммед».

Тогда откуда такая уверенность?

«Не могу все рассказать тебе. Я подслушала один разговор. Мне передала сообщение британская разведка. У меня интуитивное предчувствие. Гадала на картах, и они все мне раскрыли. Мне привиделся сон».

Вот оно! Вещий сон. Как раз то, что нужно.

Она увидела Мохаммеда. Он выбрался из пещеры, высокий и красивый, готовый для длительного путешествия: круглая шапочка читрали на голове, как у Масуда и у многих других партизан, грязно-серое патту, заменявшее плащ, полотенце, одеяло, камуфляжная сетка, высокие сапоги, снятые с трупа советского солдата. Он пересек площадку перед пещерами уверенными шагами человека, которому еще до заката предстояло проделать долгий путь. Затем свернул на тропу, ведшую вниз к опустевшему сейчас кишлаку.

Джейн дождалась, пока его крупная фигура скрылась из виду. Сейчас или никогда, подумала она и устремилась вслед. Поначалу она двигалась медленно и даже нарочито вяло, чтобы никому не бросилось в глаза, как она пошла вдогонку за Мохаммедом. Но затем, как только ее уже не могли разглядеть из пещер, бросилась бегом. Она спотыкалась и скользила на камнях тропы, опасаясь упасть и получить повреждение. Поэтому, увидев Мохаммеда впереди, сразу поспешила окликнуть его. Он остановился, повернулся и подождал ее.

– Да пребудет с тобой Аллах, Мохаммед Хан, – сказала она, поравнявшись с ним.

– И с тобой, Джейн Дебу, – вежливо отозвался он на приветствие.

Она сделала паузу, восстанавливая сбитое дыхание. Он наблюдал за ней с выражением несколько удивленного терпения на лице.

– Как дела у Мусы? – спросила она.

– Он чувствует себя хорошо и вполне доволен жизнью, вот только учится управляться левой рукой. Наступит день, когда именно ей он убьет русского.

В устах афганца эта фраза прозвучала шуткой. Традиционно левая рука предназначалась для «грязных дел», а ели всегда только правой. Джейн улыбнулась, показав, что оценила его чувство юмора, а потом сказала:

– Я была так рада спасению его жизни.

Если собеседник посчитал ее реплику неуместной сейчас, то ничем не выдал своих чувств.

– За это я в вечном долгу перед тобой, – отозвался он.

Именно на такую реакцию она и рассчитывала.

– Есть нечто, что ты теперь мог бы сделать для меня, – сказала она.

Выражение его лица стало непроницаемым.

– Если только это в моих силах…

Джейн огляделась по сторонам, куда бы присесть. Они стояли рядом с разрушенным попаданием бомбы домом. Камни и кучи глины из его передней стены разметало вдоль тропы, откуда они могли даже заглянуть внутрь постройки, где в парадной комнате из всего имущества оставались разбитый кувшин и выглядевший совершенно абсурдно яркий рекламный плакат с изображением «Кадиллака», прикрепленный кнопками к устоявшей задней стене. Джейн присела на один из крупных камней, а после недолгого колебания Мохаммед сел тоже.

– Это вполне в твоих силах, – сказала она, – но может причинить тебе некоторые неудобства.

– О чем же идет речь?

– Ты можешь посчитать мою просьбу капризом вздорной женщины.

– Возможно.

– Более того, у тебя возникнет соблазн обвести меня вокруг пальца, согласившись для вида выполнить мое пожелание, а потом якобы «забыв» о нем.

– Никогда в жизни.

– Я всего лишь прошу поступить со мной честно, пойдешь ты мне навстречу или нет.

– Я так и сделаю.

Достаточно предисловий, подумала она.

– Я хочу, чтобы ты отправил самого быстрого гонца, чтобы он догнал караван и передал приказ изменить маршрут их возвращения.

Он выглядел беспредельно изумленным. Должно быть, ожидал от нее какой-то банальной и чисто бытовой женской просьбы.

– Но почему? – спросил он.

– Ты веришь в вещие сны, Мохаммед Хан?

Он пожал плечами.

– Сны – это всего лишь сны, – ответил он уклончиво.

Вероятно, я избрала неверное слово, подумала Джейн. Лучше было назвать это видением.

– Когда я лежала одна в своей пещере в самый разгар жары, мне показалось, что я вижу белого голубя.

Внезапно он стал гораздо внимательнее слушать ее, и Джейн поняла – ей удалось-таки найти нужное понятие. Афганцы глубоко верили, что в белых голубей порой вселялись духи.

Джейн продолжала:

– Но я, должно быть, спала, поскольку птица заговорила со мной.