Но обстоятельства требовали того. Ольга мучилась, и в будущем все только усугубится, когда откроется, что не видать ей сиротку как своих ушей. Люда не могла смотреть на это и молчать.

–Оль, я не хотела говорить про Вику, Царство ей небесное, но… Прости,– опустила она глаза,– я знаю, о покойниках плохо не говорят, но ты должна знать правду.

–Какую правду?– насторожилась Ольга.

–О прошлом твоей сестры…

–А что с ним не так?

–Не знаю, стоит ли мне говорить…

–Так говори уже!

Люда не скрывала, как сильно нервничает, и после недолгих колебаний наконец сказала:

–Она вечерами стояла на Луговой. Кто-то из наших видел ее, а кто-то и заказывал. Об этом знали все, кроме тебя.

Глаза застлала пелена. Ольга смотрела на соседку затуманенным взглядом. Она слишком редко виделась с сестрой, чтобы знать о ее жизни. Вика неделями не появлялась дома, где-то питалась и одевалась, на расспросы отвечала, что жила у парня, а вернулась потому, что поругались. Ольге тогда и в голову не могло прийти, что эти слова – заготовленная ложь гулящей малолетки, а она, наивная, верила, думала, что сестра пользуется вниманием и добротой мужчин. Но те сменялись слишком часто… Так если это правда, почему все всплыло сейчас, когда Вики нет в живых? Похоже на какой-то розыгрыш…

–О чем ты, Люда?– прозвучал чужой, ледяной голос.– Мы вместе ее оплакивали, а сейчас ты говоришь мне это… Даже страшно повторить. Не надо сочинять про Вику!– отрезала она.

Люда сложила руки, словно в молитве, и устремила на подругу взгляд.

–Оленька, так я не сочиняю! И не хотела, чтобы ты узнала от меня! Но ты должна знать правду и принять ее, какой бы она ни была. Я говорю не для того, чтобы унизить, осудить твою сестру,– я лишь хочу помочь.

Ольга посмотрела на нее в упор и спросила раздраженно, резко:

–Зачем мне это знать? Зачем она нужна, такая правда?!

Людмила уклонилась от ответа и начала издалека:

–Я плохо знала Вику. Мы с ней учились в параллельных классах, но не общались. Она всегда была замкнутой, прогуливала школу. Все знали, что она из неблагополучной семьи, мать пьет, но даже одноклассники мало что могли рассказать о Вике как о человеке. Насочинять – одно, а рассказать – другое; никто ее не знал, да и не стремился узнать. Мне она запомнилась худой, миловидной девушкой с какой-то тайной, хорошей ли, плохой, я не могла понять. Признаюсь, я не упускала случая понаблюдать за ней в толпе. Она витала в своих мыслях, и когда к ней кто-то обращался, то будто бы выдергивал ее из мира грез. Смотрела не на человека, а мимо, и отвечала быстро, не вникая в сам вопрос.

Как-то раз, в десятом классе, я встретила ее в школьном коридоре. Вика, прежде оборванка, была на удивление одета хорошо: вновых, чистых брючках, курточке, с блеском на губах, подстриженные волосы смотрелись аккуратно. Внешне она похорошела, но я отметила другое: ее внутреннюю перемену, что, согласись, важнее. Я никогда еще не видела ее такой довольной! Она мне даже улыбнулась, и знаешь, я улыбнулась ей в ответ…

А потом произошло нечто невообразимое. По школе разлетелся слух о том, что Путилина вечерами стоит на Луговой и ловит машины. Проезжающие останавливаются, отвозят ее в ближайшую подворотню, а потом возвращают обратно, и она стоит дальше, ловит новых…

«Какая из Путилиных?»– спросил кто-то.

«Виктория! А кто же еще?»– ответили ему.

«Есть Ольга, старшая сестра…»

«Да нет! Викуля, она самая, красотка!»

Для всех эта новость стала шоком. Я не поверила.

«Вы что? Зачем так наговаривать?»– спросила я ребят.

«Не веришь?– сказали мне они.– Дождемся вечера, прокатимся до Луговой. Увидишь все сама».

И мы дождались вечера. Я ехать не хотела, но любопытство пересилило. Желающих набилось три машины, мы выехали где-то в девять и через три минуты ехали по Луговой.

«Смотрите, вон она!»– воскликнул Ванька за рулем, замедлил ход; идве машины сзади нас тоже притормозили.

Я разглядела девушку, и точно: ею была Вика! Она стояла в тех же брючках, куртке, что и днем, но на лице ее – вульгарный макияж, в глазах – оживление при виде подъезжающей «Тойоты». Видок у Вики был, конечно, еще тот!

«Попалась, сучка!»– заржали пацаны. Мне стало страшно за нее, и в то же время любопытно, что же будет дальше?

«Тойота» Ванькина остановилась; за ней еще две иномарки. Твоя сестра попятилась… И вскрикнула, увидев нас! Ребята повалили из машин, и я за ними. Вика, как загнанный зверек, была напугана и даже не пыталась выкрутиться. Могла сказать нам: жду приятеля, а вы что здесь забыли? Но нет, ее застигли врасплох, и она ничего нам не ответила…

«Почем даешь, Путилина? Своим скидку сделаешь?»– спросил кто-то, и все заржали.

«Ну что молчишь? Отпираться-то бесполезно».

«Какой скромный вид, ну кто же так работает? Где мини, колготки в сетку, сапоги? Непрофессиональный подход,– подколол кто-то из девчонок,– и всему тебя надо учить, Путилина!»

И что они ей только не говорили! Не стеснялись выражений, самых обидных, унизительных; заканчивал один – подхватывал второй. Я осознаю, насколько это было жестоко по отношению к ней, зачем вот так глумиться?

На Вике не было лица, вся красная, она дрожала и в какой-то момент бросилась от нас.

«Проститутка! Шлюха!– кричали ей вслед.– Вся школа знает!»

«Погнали за ней!»– крикнул кто-то. До нас доносились ее рыдания, но компании было этого мало. Все расселись по машинам, развернулись и поехали за ней в сторону Спортивной. «Шлюха! Шалава!»– свистели и кричали ей из машин. Прохожие оборачивались, водители сигналили, чтобы мы следили за дорогой и не шумели, но на замечания никто не реагировал. Вику преследовали всю дорогу до дома, пока она не скрылась в подъезде.

А на следующий день она не пришла в школу… И больше там не появлялась. Никогда.

Люда замолчала и посмотрела на подругу с чувством вины и сожаления. Но увидела перед собой другую Ольгу: на лице ее застыли боль, враждебность.

–Выродки! Избалованные, зажравшиеся, бессердечные! Вам человека унизить как «здрасте» сказать! Она страдала… А вам все в смех да по приколу? И какие вы люди после этого?

–Оля, Олечка!– попыталась оправдаться Люда.– Я ее не унижала! Я не смеялась над ней, когда смеялись все, и не сказала ей ни слова! Я пожалела десять раз, что оказалась с ними там!

–Но ты смотрела и молчала! И не пыталась их остановить! Так чем ты лучше? Она не ангел, но не вам ее судить! Вы жили в сытости, заботе, родители тряслись над вами, а мы, как жили мы? Вам лучше и не знать! Вам дали все: образование, путевку в жизнь – вот только совесть позабыли. И человечность не вложили, хоть чуточку добра для нас, таких, как мы. Считаете, что можете судить о людях и о жизни, но ничего о ней не знаете. Надеюсь, каждый еще хлебнет свое!