Она обвела взглядом комнату, ей был знаком тут каждый уголок. И нигде никаких сюрпризов; даже пыль и та не позволяла себе вольностей в этом четко налаженном распорядке. Здесь жизнь Магали была раз и навсегда расписана до мелочей, и она вдруг с удивлением осознала, как ей хорошо и спокойно в этом доме. Последние дни были волшебными по части плотских утех, но они же и высосали из нее все силы. Каждую минуту своей короткой любви она чувствовала, как у нее сосет под ложечкой и мутится в голове от животного страха перед осуждением. С Жозе все было, наверно, чересчур спокойно, но ей начинало казаться, что безмятежный покой также может доставлять определенное удовольствие. Ведь и в мирном домашнем уюте есть своя красота. То, что еще недавно казалось банальным, приземленным, теперь предстало перед ней в совсем ином свете; словно жизнь явилась ей в новом обличье. И Магали поняла: ей будет не хватать того, что она отвергла неделю назад. Боже, какая ирония судьбы – ощутить эту потерю в самый последний миг! И по ее щекам потекли слезы. Вместе с ними она освобождалась от всего, что держала в себе с того мгновения, как ее настиг этот безумный вихрь страсти.

Наконец она встала, чтобы достать сумку и сложить в нее кое-какие вещи. Но, открывая шкаф, нашумела и разбудила мужа.

– Что ты делаешь?

– Ничего, просто решила прибрать.

– Не похоже. Я гляжу, ты собираешь сумку.

– Сумку?

– Ну да, ты же складываешь вещи в сумку. Уезжаешь, что ли?

– Н-нет.

– А что же ты тогда делаешь?

– Не знаю…

– Как это – не знаешь?

– …

– Да ты никак плачешь? С тобой все в порядке?

Магали застыла на месте, как в столбняке, забыв даже дышать. Жозе с недоумением смотрел на нее. Мог ли он представить, что его жену ждет на автобусной станции мужчина – ровесник их сыновей?! Обычно он спокойно относился к перепадам настроения Магали. И если не понимал причины, просто говорил себе: ох уж эти женские штучки! Но на этот раз он встрепенулся и сел в постели. До него дошло, что происходит нечто странное, может быть, очень важное.

– И все-таки, что ты делаешь?

– …

– Ты можешь мне объяснить?

– Складываю сумку, потому что хочу, чтобы мы уехали. Сейчас же. Только ради бога, не спорь со мной.

– Уехали… куда это?

– Все равно куда. Просто сядем в машину и уедем. На несколько дней, вдвоем. Мы уже столько лет не отдыхали вместе.

– Да как я могу вот так вот взять и уехать, у меня же работа!

– А мне все равно, говорю тебе. Потом возьмешь больничный. Ты уже тридцать лет не брал отпуск по болезни. Я тебя очень прошу, не возражай!

– Так ты для этого сумку собираешь?

– Да, я укладываю наши вещи.

– А как же твоя библиотека?

– Я оставлю там записку. Давай одевайся скорей, и поехали.

– Но я даже кофе еще не выпил.

– Жозе, я тебя прошу, давай уедем прямо сейчас, и бог с ними, с вещами! Только быстро, быстро! А кофе выпьем по дороге.

– Ну и дела…

14

Через несколько минут они сели в машину. Жозе никогда еще не видел жену в таком состоянии, но почувствовал, что сейчас лучше с ней не спорить. В конце концов, она права: он совсем выдохся на работе, как бы концы не отдать. Давно пора все бросить, уехать и чуток передохнуть, чтобы прийти в себя. По дороге Магали остановилась перед библиотекой и прицепила к двери записку с сообщением о своей отлучке на несколько дней. Она гнала машину на полной скорости, сама не зная куда; даже эта неопределенность опьяняла ее. Наконец-то она действовала не по плану, а как бог на душу положит. Жозе опустил стекло со своей стороны, чтобы ему в лицо хлестал ветер: он боялся заснуть, настолько все происходящее походило на сон.

15

В тот день Руш, сам того не подозревая, встретил Жереми на автобусной станции. Он убедился, что библиотека закрыта, опросил местных торговцев, побеседовал с секретаршей мэрии, но все это не дало никаких результатов, что можно было расценивать как типичный эпизод его расследования. Иными словами, сперва его постигала неудача, которая затем оборачивалась удачей. До сих пор это была не одна, а целая серия неудач, значит они в конце концов просто обязаны навести его на верный след.

Руш начинал догадываться, почему его жизнь изобилует столь горькими разочарованиями: он вел ее, как хотел, стремясь утвердиться в литературных сферах и достичь успеха с помощью сознательной стратегии. А теперь наконец понял, что иногда невредно прислушаться и к своей интуиции. Вот почему он принял решение посетить могилу Анри Пика. Именно оттуда, казалось ему, можно будет пройти, шаг за шагом, к прошлому, которое позволило бы ему открыть всю правду.

Журналиста удивили размеры крозонского кладбища: сотни могил тянулись чередой по бокам центральной аллеи, ведущей к памятнику жертвам двух мировых войн. У входа он увидел домик сторожа, с облупленными розовыми стенами. Завидев Руша, сторож вылез из своей халупы:

– Вы небось к Пику?

– Да, – ответил слегка удивленный Руш.

– Тогда вам нужен номер эм – шестьдесят четыре.

– А-а-а… спасибо. Доброго вам дня.

Сторож молча вернулся к себе. Он не особо усердствовал: выходил, называл номер – М64 – и уходил. «Эм – шестьдесят четыре, – мысленно повторял на ходу Руш, вслед за чем вывел сентенцию: – Даже у мертвых есть адрес».

Он медленно шел по аллее, не обращая внимания на номера могил и стараясь глядеть только на имена, чтобы не пропустить место упокоения Анри Пика. И бессознательно начал подсчитывать количество лет, прожитых каждым покойником. Лоран Жонкур (1939–2005): рановато умер, всего-то шестьдесят шесть… И это только один пример среди множества прочих; журналист невольно подумал, что все они, как и он, прожили свой век, размеченный обычными вехами: каждый усопший когда-то впервые занялся любовью, поссорился с другом по причине, кажущейся теперь смехотворной, и не исключено даже, что кто-то из них в свое время тоже поцарапал машину. Руш считал себя единственным представителем живых в этом почившем сообществе, как вдруг обнаружил в нескольких метрах от себя другого такого же, вернее другую. Это была женщина лет пятидесяти, чье лицо показалось ему смутно знакомым. Он направился к ней, продолжая попутно читать имена на плитах, хотя был почти уверен, что женщина стоит у могилы Пика.

16

Подойдя ближе, Руш узнал Жозефину. Вот тебе и на! Он подстерегал ее у магазина, а в результате встретил здесь! Взглянув на могилу, он увидел груды цветов и даже несколько записок. Это зрелище убедило его в масштабах шумихи, созданной вокруг романиста. Его дочь стояла у плиты молча, неподвижно, словно в глубоком трансе. Она не заметила появления нового посетителя. На фотографиях, которые Руш видел в газетах, она неизменно улыбалась так широко, что иногда выглядела нелепо; но сейчас ее лицо выражало глубокую скорбь. Что было вполне естественно – ведь она пришла на могилу отца, – однако Руш почувствовал, что причина ее горя не в этом, что она ищет здесь утешения, которого не находила за стенами кладбища.