Синхронизация – это вхождение в резонанс посредством объединяющих звуков и движений, которые присущи повседневным сенсорным ритмам готовки и уборки, засыпания и пробуждения. Синхронизация – это обмен веселыми рожицами и объятиями, выражение восторга или неодобрения в подходящие для этого моменты, перебрасывание мяча, совместное пение. В нашем Центре травмы мы разработали программы обучения родителей технике подстройки к своим детям, и мои пациенты рассказали мне про многие другие способы синхронизации, начиная от хорового пения и бальных танцев и заканчивая вступлением в баскетбольную команду, джазовые или камерные музыкальные коллективы. Все это способствует коллективному удовольствию.

Мэрилин была высокой, на вид спортивной женщиной тридцати с лишним лет, которая работала операционной медсестрой в соседнем городе. Она рассказала мне, что несколькими месяцами ранее начала играть в своем спортклубе в теннис с бостонским пожарным по имени Майкл. По ее словам, обычно она сторонилась мужчин, однако постепенно ей стало настолько комфортно с Майклом, что она не стала отказываться, когда он начал приглашать ее после игры в пиццерию. Они болтали про теннис, фильмы, своих племянников и племянниц – никаких слишком личных тем.

Однажды августовским субботним вечером после тенниса и пиццы она пригласила его к себе домой провести ночь. Она сказала, что почувствовала себя «скованной и оторванной от реальности», как только они остались наедине. Она попросила его не торопиться, однако мало что помнила о том, что случилось дальше. После нескольких бокалов вина и повторного просмотра серии «Закона и порядка» они, судя по всему, вместе уснули в ее кровати. Примерно в два часа ночи Майкл перевернулся во сне. Когда Мэрилин ощутила прикосновение его тела, она взорвалась – принялась колотить его кулаками, царапать и кусать, с криками: «Ах ты сволочь, ах ты сволочь!» Майкл вскочил, собрал свои вещи и сбежал. Когда он ушел, Мэрилин сидела на своей кровати в течение нескольких часов, потрясенная случившимся. Ей было чрезвычайно стыдно, и она ненавидела себя за то, что сделала. Теперь же она обратилась ко мне, чтобы я помог ей справиться с ее боязнью мужчин и необъяснимыми приступами ярости.

Моя работа с ветеранами приучила меня слушать неприятные истории, вроде той, что рассказала Мэрилин, при этом не пытаясь сразу же приступить к решению проблемы. Психотерапия зачастую начинается с какого-то необъяснимого поведения: женщины внезапно нападают на своего парня посреди ночи; пугаются, когда кто-то смотрит им прямо в глаза; обнаруживают себя залитыми кровью, порезав кожу куском стекла, либо специально вызывают рвоту после еды. Требуются время и терпение, чтобы позволить скрывающейся за этими симптомами реальности себя обнаружить.

Мэрилин объяснила, что за более чем пять лет Майкл стал первым мужчиной, которого она привела к себе домой, однако она уже не в первый раз теряла над собой контроль, когда проводила ночь вместе с мужчиной. Она рассказала, что всегда чувствовала себя напряженной и зажатой, оказавшись с мужчиной наедине, и были другие случаи, когда она «приходила в себя» в своей квартире, сжавшись в углу и толком не помня, что произошло.

Она пробовала также и напиваться, однако это напоминало ей про ее отца и его бесконтрольное пьянство, из-за чего начинала испытывать к себе отвращение. Так что вместо этого она фанатично играла в теннис при первой возможности. Так она чувствовала себя живой.

Когда я поинтересовался ее прошлым, Мэрилин сказала, что у нее, «наверное», было счастливое детство, однако она мало что помнила до того, как ей исполнилось двенадцать. Она сказала, что была робким подростком, а после ожесточенной стычки с отцом-алкоголиком, когда ей было шестнадцать, убежала из дома. Она закончила муниципальный колледж и выучилась на медсестру без какой-либо помощи со стороны родителей. Ей было стыдно, что в тот период она спала с кем попало – по ее собственным словам, «она искала любовь не там, где нужно».

Как я это часто делаю со своими новыми пациентами, я попросил ее нарисовать семейный портрет. Увидев ее рисунок (воспроизведенный выше), я решил действовать не спеша. Было очевидно, что у Мэрилин были какие-то ужасные подавленные воспоминания, однако она не позволяла себе признать того, что было изображено на ее собственном рисунке. Она нарисовала обезумевшего от страха ребенка, запертого в некоем подобие клетки, которому угрожали не только три кошмарные фигуры – одна без глаз, – но также и огромный эрегированный пенис, вторгающийся в ее пространство. И тем не менее эта женщина сказала, что у нее, «наверное», было счастливое детство.

Как написал поэт Уистен Хью Оден:

Я называют это правило Одена, и, следуя ему, я специально не стал просить Мэрилин рассказать мне, что она помнила. На самом деле мой опыт дал мне понять, что мне не так уж важно знать все подробности пережитых моими пациентами травм. Самым главным было то, чтобы пациенты сами научились справляться со своими ощущениями и воспоминаниями. На это могут уйти месяцы или даже годы. Я решил начать лечение Мэрилин с приглашения ее в терапевтическую группу, где она могла обрести поддержку и признание, прежде чем начать разбираться с причиной своего недоверия, стыда и гнева.

Как я и ожидал, Мэрилин пришла на свое первое собрание группы с испуганным видом, подобно девочке с ее семейного портрета; она была замкнутой и ни с кем не общалась. Я выбрал именно эту группу, потому что ее члены всегда с радостью помогали новичкам, которые боялись говорить, и охотно их принимали. По своему собственному опыту они знали, что раскрытие сокровенных тайн – процесс постепенный. На этот же раз они меня удивили, принявшись задавать столь много назойливых вопросов про личную жизнь Мэрилин, что мне сразу же вспомнился ее рисунок с изображением маленькой девочки, на которую все нападают. Сами того не понимая, члены группы словно возрождали к жизни ее болезненное прошлое. Я вмешался, чтобы помочь ей установить границы того, о чем она будет говорить, и она начала постепенно вливаться.