Сам-то Путятин знает, что там, откуда эти богатыри набраны, не все люди таковы. Народ наш – разномастен, как нива, побитая градом. Эти выбраны для дальнейшего плавания, взяты лучшие. А японцы удивляются, что у нас за народ!

Отряды воинов ожидали гостей у храма Фукусэнди. Все ближе гремел марш. Прибежал полицейский чиновник и скрылся в храме.

– Вчера говорили, что делегация будет состоять из посла, пяти офицеров и двух солдат. А пришло шестьдесят человек. И много в рядах ружей со штыками… – взволнованно сообщал он ожидавшим русское посольство высшим чиновникам.

Пришел второй полицейский офицер и доложил, что Путятин остановился в храме Риосэнди, который отведен ему для отдыха, и пил там чай с офицерами. А все свои войска и оркестр отослал обратно на корабль.

Еще один согнувшийся полицейский офицер доложил, что Путятин с шестью офицерами и двумя солдатами идет в храм Фукусэнди и без всякой дисциплины разговаривает со своими спутниками.

Ворота храма Фукусэнди украшены шелковым занавесом цвета семьи Окубо. В храме, у входа из шелковых занавесей цвета семьи Мурагаки, устроены лиловые шуршащие сени.

Накамура Тамея в пестрых, как огни, халатах и в длиннейших четырехугольных штанах, которые кажутся накрахмаленными, встречал адмирала и его спутников.

Занавеси открылись, и Путятин увидел своих старых знакомцев Тсутсуя и Кавадзи с многочисленной свитой. Все японские послы встали и поклонились ему. Растворены окна и двери, и в храме розовый свет. Путятин протянул руку. Кавадзи пожал ее, и Путятин пожал руку японского посла еще раз горячей. Они встретились взглядами, и глаза Кавадзи Саэмона но джо, широко открытые как всегда, несли отблески странной печали или какой-то обреченности.

Евфимий Васильевич понял без слов. Кавадзи своим взглядом предупреждал его. При всем умении владеть собой он не мог или не хотел что-то скрыть. Что-то нелегкое и неприятное ожидало Евфимия Васильевича. Чутье не обмануло его.

Тсутсуй Хизен но ками сказал, что ему очень приятно встретиться с послом Путятиным. Спросили о здоровье друг друга и дружески кланялись и улыбались. Путятин и Кавадзи также обменялись любезностями. Тсутсуй представил Путятину двух губернаторов – Мимасаку но ками и Суруга но ками.

Чуробэ сам сказал, что он назначен на место Арао но ками, который был О о-мецке во время переговоров в Нагасаки.

– А теперь Иесабуро Арао но ками находится у меня в подчинении, – с совершенно холодным лицом добавил Чуробэ.

Путятин, обращаясь к ученому Кога Кинидзиро, сказал:

– С вами давно не виделись и очень рады встретиться.

Кога ответил с приличной сдержанностью, что он очень рад видеть адмирала в добром здравии, снова прибывшим на новом большом корабле.

– Морской капитан первого ранга Посьет и начальник корабля, капитан первого ранга Лесовский, являются членами посольства, – перевел Гошкевич. – Лейтенант Пещуров – адъютант адмирала.

Кавадзи сказал, что рад видеть Пещурова. Он любил этого молодого и самого красивого из офицеров русского корабля. Кавадзи вырос не в родной семье. У японцев есть обычай отдавать детей в другие семьи. Кавадзи был искренен, когда в порыве чувства сказал однажды в Нагасаки Пещурову: «Будьте моим сыном».

Кога высок, с длинным тяжелым лицом. Маленькие глазки странно и как-то неблагожелательно щурятся, словно Кога подслеповат. Сморщенный лоб с недоуменно поднятыми бровями, словно академик еще не разобрался как следует во всем, что происходит вокруг.

Кога – знаток философии, истории, литературы, китайского языка. Говорят, что он знает всего Конфуция. Сущность происходящих событий он сверяет с подобными событиями в истории, находя в каждом случае подходящий прецедент. Гошкевич уверяет, что он из учреждения Хаяси, который подписывал договор с Америкой, и что его дело – помогать посольству ученой аргументацией. Судя по такому составу посольства, первый министр сиогуна собрал тут представителей всех политических направлений. Гошкевич твердит, что переговорам с Россией в стране придается гораздо большее значение, чем переговорам с Америкой.

Конечно, как полагал адмирал, англичане в Нагасаки не могли не попытаться вбить клин между Россией и Японией. Чем могли пугать? Да тем, что Россия хочет завоевать Турцию, ее надо бояться и японцам. Да еще самые плохие рекомендации о государственном устройстве, о правительстве и народе.

Четверо японских послов сидели, поджав ноги, на высоком помосте, который сделан вровень высоте принесенных с фрегата стульев. Рядом с ними Накамура Тамея. За помостом на полу пять оруженосцев, стоя на коленях, держат стоймя пять самурайских мечей в кожаных ножнах.

Сбоку на отдельном помосте, образующем как бы глаголь с подставкой послов, сидят оба губернатора – Цкуси Суруга но ками и Исава Мимасаку но ками.

Кавадзи захлопнул веер, перекинул его с руки на руку и слегка избоченился, положив ладонь на бедро. В глубине храма пять японских послов кажутся лысыми.

Путятин поблагодарил.

– А как была погода в море и как дошли? – спросил Тсутсуй Хизен но ками.

– Дошли очень хорошо, – ответил Лесовский. – Немного штормило.

– Мы восхищены вашим крепким кораблем! – ответил Тсутсуй.

На отдельном табурете, уткнувшись в бумагу и едва сдерживая счастливую улыбку, сидел Накамура Тамея. У него большой выпуклый лоб, змейка волос на выбритой макушке, черные маленькие глаза. Накамура почти столь же свой и доверенный для собравшихся здесь русских, как и для японцев, еще со времен переговоров в Нагасаки. Он как режиссер, поставивший вместе с декоратором Мурагаки весь этот спектакль и желающий ему успеха.

– Россия воюет с Англией, Францией и Турцией, поэтому я желал бы не затягивать переговоры, – сказал Путятин. – Долг требует от меня встать в ряды сражающихся.

Послы закивали головами. Почувствовалось, что слова адмирала произвели впечатление.

– Скорейшее заключение договора теперь в интересах японской стороны, – продолжал Путятин, намекая на договор, заключенный с коммодором Перри.

И сразу же в лицо послу, его свите, Можайскому, рисовавшему эту сцену, и переводчику повеяло невидимым холодом. Япония, как извечно, желала оставаться неприступной и независимой.

Путятин подтвердил готовность России жить с Японией в вечном мире и дружбе… Но сам он знал всегда, что уж очень запутаны в неблагожелательстве и предрассудках былые отношения. Не зря суть дела, из-за которого послана эскадра и посольство, так тщательно скрывали от петербургской публики. Да и в Петербурге и в Москве до всего этого никому нет дела! Про наш Восток на Тихом океане там знать ничего не хотят и не знают.

– Совершенно непонятно, на какую перемену ссылается посол Путятин, – сказал Кавадзи. – С тех пор как мы дружески простились в Нагасаки, не произошло никаких изменений. Нам надо продолжать наши переговоры и обсудить дела между нашими двумя государствами, которые были изучены за прошедшее время.