– Я замужем! – вдруг заявила Стеклова.

Мне удалось сохранить на лице спокойное выражение. Иван Павлович, ты молодец. Сидел, размышлял о том, что девицы, подобные Светлане, не имеют шансов найти супруга, а она опять законная жена!

– Можно чаю? – неожиданно попросила девушка.

– Конечно, с удовольствием заварю для вас, – пообещал Боря.

– А кофе есть? – устало поинтересовалась нежданная посетительница.

– Для вас что угодно, – ответил батлер, – капучино, латте, американо, эспрессо.

Фраза «для вас что угодно» – дежурная, она вовсе не означает, что обещание выполнят. Но Светлана вдруг спросила:

– Правда, что угодно сделаете? Тогда уговорите Ивана Павловича мне помочь!

Борис на секунду растерялся, а Стеклова открыла сумку, вынула не бумажный, а кружевной носовой платок, приложила его к глазам. Потом упала головой в свои колени и заплакала.

– Ну-ну, – забубнил я, – перестаньте, давайте побеседуем спокойно. Попробую сделать, что могу.

Светлана подняла голову, ее лицо оказалось красным, опухшим, из глаз катились слезы.

– Милая, – засуетился Боря, – разрешите проводить вас в ванную. Пока вы приводите в порядок свое прелестное личико, я приготовлю очень вкусный латте, а к нему домашние булочки с корицей.

Боря подал гостье руку и повел ее к двери. Они исчезли в коридоре, через пару секунд батлер вернулся.

– Сейчас она придет в себя.

– Надеюсь, – кивнул я.

Борис прищурился, потом сбегал на кухню, принес небольшой пакетик, одноразовые перчатки, пинцет, поднял с пола использованный носовой платок Светланы. Уложил его в бумажный пакет и сказал:

– Она плакала, из слез можно выделить ДНК. Тело Валентины пока находится в морге. У нас есть шанс узнать: девушка и Стеклова кровные родственницы? Хотя…

Борис дернул несколько раз носом.

– Духи! Платок чем-то опрыскан… дешевый запах… что-то вроде простого тройного одеколона. Не знаю, можно ли получить правильный результат, если ткань облита парфюмом?

– Давайте попробуем, – предложил я, – и на всякий случай еще сохраним чашку, из которой она пить будет.

Из санузла Светлана вернулась с по-прежнему красным лицом, но в ее глазах уже не стояли слезы. Следующие полчаса она объясняла нам, как сильно любила мать, а та не обращала на нее внимания, занималась исключительно бизнесом и обожала Анастасию.

– Вот уж кто ей была родной, так это Настька, – печально говорила Света. – Они везде вместе таскались.

Борис попытался оправдать Стеклову.

– У Валентины Сергеевны и Насти разница в возрасте около десяти лет. Егорова очень помогла Вале, когда та лежала в больнице после того, как спаслась с тонущего корабля. Они дружили. А вы тогда были совсем малышкой. Ваша мама и Настя скорее сестры, чем мать и дочь.

– Крошечным детям всегда уделяют больше внимания, чем сестрам, – всхлипнула Света, – но теперь мамы нет, и я никогда не смогу сказать ей: «Мамочка, обожаю тебя. Все глупости я творила только для того, чтобы ты стала заботиться о дочке, а не о крысе Настьке». Я просто куролесила. А мама всегда жестко меня наказывала. Лет в десять я увлеклась созданием пряничных домиков. Сама их выпекала, раскрашивала. Делала куколок, мебель – все из пряников. Представляете, какая кропотливая работа? На Новый год сделала для мамы пряничную ферму. Для Насти – пряничную избушку доброй феи. Для Натальи Варякиной – дворец Спящей красавицы. Очень старалась. Так хотела, чтобы меня похвалили. И что? Мать буркнула: «Спасибо, но лучше бы я увидела твой дневник с пятерками в четверти». Настя улыбнулась: «Очень мило. Ты прямо архитектор пряничного домика». Варякина кивнула: «Потрясающе». И все. Настя же стала ко мне обращаться:

– Архитектор пряничного домика, кто опять посуду за собой не убрал?

Она издевалась над моим хобби. Я выбросила все, что требовалось для производства пряников. И забыла о них. Настя через какое-то время перестала дразниться. Но мне было обидно в основном из-за того, что мама ей не запретила надо мной смеяться! Лет в четырнадцать мне в голову стали лезть мысли, что я не родная дочь.

Светлана махнула рукой.

– Я не понимала своего счастья. Живу в прекрасном доме. Мать не пьет, не курит, мужиков не водит. Только работает. У меня все есть. Чего еще надо? Да мне хотелось любви, ласковых слов, а этого не было. Ну, я и начала глупости творить.

Девушка махнула рукой.

– Наломала дровишек! В конце концов меня отселили. Мама купила мне отдельную квартиру с ремонтом, дорогой мебелью, денег давала. А я злилась. И все ждала любви, поцелуев, нежности. Делала все возможное, чтобы ее посильнее разозлить. Переспала с тьмой мужиков, и никакого кайфа. Два раза назло матери замуж сходила. Потом встретила Жоржа, влюбилась. А он Валентине Сергеевне не понравился. Она его обозвала альфонсом, я ее на … послала. Не жизнь, а песня! Месяц назад Жорж со мной расписался. Мы с ним решили матери ничего не говорить. Муж объяснил:

– Теща меня терпеть не может. И то, что я теперь ей официально родня, нам не поможет. Наоборот, Валентина взъерепенится, лишит тебя наследства.

Светлана стукнула кулачком по подлокотнику.

– И что? Я все равно осталась на бобах, все получила Настька. Наталье Варякиной тоже сладкий пирожок достался: работа у нее всегда будет, если же не сможет трудиться, то зарплата сохранится. А мне что? …! Вот оно как. Я расстроилась, долго плакала. Жорж меня утешал. Потом умерла Наталья. Ваще-то странно, она была здоровая. Откуда инсульт? И у сына ее тоже. Как это возможно? И у мамы моей та же фигня с головой стряслась. Согласитесь, это странно.

Светлана постучала пальцем по столу.

– Подумайте! Кто после смерти мамы все огребет? Настя. Я ее вечно к маме ревновала. Обидно ведь, когда мамочка на дочь наплевала, а чужую обожает. Я очень хотела, чтобы мамуля меня любила! Только меня! И такой пинок от матери!!! Завещание! Все достается Настьке, ей одной. Я чуть не умерла. Вот она, материнская любовь! Начала плакать, аж устала от слез, а они льются! Когда Егорову у вас в кабинете увидела, прямо вмазать ей захотелось!! По полной наподдать!» – Светлана сделала глубокий вздох, – и вдруг она мне после смерти Варякиной позвонила и сказала:

– Света, попробуй стать взрослой. Отлично понимаю, отчего ты в меня огнем плевалась. Я тебе ни разу дурного слова не сказала. Мама тебя любила, просто времени у Валентины не было. Сегодня я разбирала бумаги в столе покойной и нашла еще одно завещание, оно составлено совсем недавно, и там мы с тобой получаем все наследство на двоих.

Я онемела, потом спросила:

– Оно правда есть? Второе завещание?

Егорова ответила:

– Конечно. Я могла бы тебе о нем не говорить, сжечь, и делу конец. Но я не могу обманывать человека, которого когда-то на горшок сажала. Хватит дурить, приезжай, будем вместе руководить городом. Дел тут невпроворот.