Дверь открылась. Джона застыл у порога. На нем были ботинки, что могло говорить о чем-то… или ни о чем.

– Я хочу с тобой поговорить, – сказал он Зое. – У меня вопрос.

Он был всего в шаге от внешнего мира. Налетевший ветер тряхнул створку двери.

– Я тебя не слышу, – ответила Зоя. – Подойди ближе.

Руфус покачал головой и наклонился к ней.

– Не надейся, – прошептал он. – Я уже это пробовал.

Зоя его игнорировала. Почему он вообще еще здесь, а не уехал? Она ждала, чтобы брат ей ответил.

– Нет, – заявил Джона. – Я знаю, чего ты добиваешься.

– Ничего я не добиваюсь, козявка. Я просто тебя не слышу.

Руфус отвернулся, словно ему не хотелось видеть, что будет дальше.

– Он просто не готов, – буркнул он. – Ты играешь с огнем.

– Прекрати, Руфус, – прошипела в ответ Зоя. – Ты ему не сестра.

Джона недоверчиво смотрел на них.

– Мне надо поговорить с тобой, Зоя, – повторил он. – Из-за моего вопроса.

– Просто выйди на лестницу, – предложила она. – Сможешь потом сразу вернуться.

Вэл положила руку Зое на плечо.

– Может, Руфус прав? – спросила она.

Зоя бросила Вэл выразительный взгляд: «И ты туда же?» – и снова сосредоточилась на Джоне. Он прижался к двери, и волосы у него разлетелись веером.

Он чуть подвинул створку вперед.

«Давай, молодец, – подумала Зоя. – Давай, сделай уже, говнюшонок!»

Он снова ее закрыл.

– Ты хочешь меня обмануть, – сказал он.

– Нет, козявка.

– Не зови меня козявкой, когда обманываешь.

– Послушай, если ты не можешь выйти на лестницу на пару секунд, то поговорим попозже. Значит, твой вопрос не настолько важный.

– Я хочу спросить…

– Потом, Джона.

Она ненавидела вредничать, но кому-то надо было проявить с мальчишкой твердость, чтобы он не превратился в затворника. Когда человек боится воды, разве его не положено скидывать в бассейн? Разве не так принято делать? Если не так, то должно быть так.

– Ты перестала называть меня козявкой, – возразил Джона, – значит, ты и правда хотела обмануть меня. Раньше ты меня не обманывала.

Зоя двинулась к двери – медленно, как будто к кошке, которую не хочется напугать.

У нее за спиной Вэл встревоженно спросила:

– Ты что задумала?

Ничего не отвечая, Зоя поднялась по ступенькам. Позади нее Руфус воскликнул:

– Не могу на это смотреть!

Она и его проигнорировала. Она намерена положить этому конец, пока все не стало еще хуже.

Она открыла дверь. Джона попятился дальше в дом. В его глазах были страх и недоверчивость.

Зоя улыбнулась, ногой придержав дверь.

– Обнимешь меня? – спросила она.

Джона скорчил недоуменную рожицу. Он вздрогнул от залетевшего в прихожую ветра. Чуть поколебавшись, он сделал шажок вперед и протянул руки.

Она крепко обхватила его.

Она повернулась и выскочила на улицу.

Джона запаниковал. Он дергался, визжал, тянул Зою за волосы и умолял его отпустить. Она не останавливалась. Она была уверена, что поступает правильно. Позже он поймет.

Руфус с Вэл смотрели на нее, как на ненормальную. Она обогнула их. Земля была заснеженная и неровная. Она чуть не упала. Джона оказался тяжелее, чем ей помнилось. Она попыталась его успокоить. Она зашептала ему на ухо:

– Я понимаю, что ты скучаешь по Иксу. Я тоже. Но он вернется. Точно, точно, точно!

– Ну и что? – провыл Джона.

Он колотил ее по спине кулаками.

– Мне наплевать на Икса! Я по нему вообще не скучаю!

– Скучаешь, – возразила Зоя. – Но это нормально.

– Не скучаю, видит Бог, что нет! – заорал Джона. – Я по папе скучаю!

Он ухитрился лягнуть Зою в коленку. У нее подогнулись ноги, и она рухнула в снег.

Джона забежал в дом.

Руфус едва успел проскользнуть за ним раньше, чем он запер дверь.

* * *

Зоя привалилась к «Жуку» и долго плакала, подавленная собственным поступком. Вэл обняла ее за плечи. Она попыталась утешить Зою, перечисляя все собственные неловкие или идиотские поступки, что заняло почти пятнадцать минут. Ни один из них не мог сравняться с травмированием своего маленького брата, когда он просил о помощи. Ничто не могло быть хуже того, чтобы настолько увлечься парнем, что забыть о смерти отца, о том, что его бросили в провале и что практически все твои близкие все еще не справились с потерей.

Наконец Зоя зашла в дом и произнесла Джонино имя как вопрос. Она не ждала ответа – и не получила его. Она подошла к лестнице, ведущей в спальни. Джона сбил стопку выстиранного белья, которое их мать сложила перед уходом на работу. Футболки, лифчики и клетчатые детские трусы валялись на ступеньках и висели на перилах. Зоя понуро поднялась наверх.

Руфус сидел у Джониной двери, пробуя уговорить мальчика ее открыть. Увидев Зою, он встал, обнял ее и, не сказав «а что я тебе говорил?» – да благословит его за это Бог – тяжело потопал вниз по ступенькам.

Зоя села на пол и шутливо поскреблась в дверь. Джона не отозвался. Ей было слышно, как он прыгает на своей божьей коровке.

– Извини, Джона, – сказала она. – Я и правда сейчас плохой образчик человека. Я это понимаю.

Прыжки прекратились. Скрипнула кровать, с которой соскочил Джона. Зоя услышала, как он подошел к двери. Не открывая ее, он сел на пол со своей стороны и ничего не сказал. Но и это был сигнал.

– Мне не следовало пытаться тебя обмануть, – сказала она.

Она говорила очень мягко. До нее доносилось его дыхание.

– И мне не следовало говорить, будто твой вопрос не важный, – добавила она. – И мне вообще не следовало покупать такую уродскую машину.

Молчание.

Между дверью и ковролином был зазор. Она просунула туда пальцы и пошевелила ими. Это был ее сигнал. Она уже собралась убрать руку, когда Джона за нее схватился.

Зоя затаилась, боясь его спугнуть. Вскоре Джона отпустил ее пальцы, встал и ушел в глубину комнаты. Спустя минуту он подсунул под дверь листок бумаги, который сложил до смешного много раз.

– Ты здорово умеешь складывать, – похвалила его Зоя. – Все это отмечают.

Она развернула листок и разгладила на полу. Еще не прочитав записку, она улыбнулась почерку Джоны: он был… причудливый. Его строчные «у», например, всегда были заглавными и гордо возвышались в слове, где бы оно ни стояло в предложении, словно золотые медалисты, вскинувшие руки. Зоя никогда не дразнила этим Джону. Она знала, что из-за его синдрома ему трудно писать: ручка не успевает за его мыслями – и ему обидно, что одноклассники так сильно его опередили.