Ближе к середине 1930-х гг. в Британии стало развиваться телерадиовещание. Министр финансов Невилл Чемберлен регулярно записывал на камеру свои «бюджетные спичи», тем самым закладывая традицию регулярных обращений правительства к народу. Не желала отставать от развития новых технологий и королевская семья. Было принято решение, чтобы король и королева сделали обращение к школам. Речь для них, естественно, поручили написать сотрудникам министерства образования, и Ирвин настоял на том, чтобы основой упор в ней был сделан на религию. Когда его секретарь робко высказал предположение, что можно обойтись и без этого и что вряд ли короля заинтересуют религиозные намеки, Ирвин жестко ответил: «Я отказываюсь полагать, что мой монарх не понимает кардинальных принципов христианской веры»295.

С Гриффитом Уильямсом Ирвин пытался наладить контакт и даже приглашал его к себе в Йоркшир. Уильямс помнил, как, будучи в Хиклтоне, его руководитель небрежно спрашивал: «Нам нужна здесь церковно-приходская школа. Совет одобрит это? Я хочу, чтобы школа обучала детей слуг и дворецких»296. Уильямс, будучи представителем другого социального слоя, терялся в такой обстановке. Он не знал, сколько дать дворецкому на чай, и в итоге отдал 3 фунта297, тогда как следовало дать всего пять шиллингов. Ирвин таскал его с собой в церковь, и Уильямс поражался интенсивности, с которой его руководитель молился.

Кое-каких успехов все-таки министерство образования с 1932 по 1935 г. при Ирвине добилось. Во-первых, был выпущен национальный обзор образования, по которому распределялись 12 миллионов фунтов. Во-вторых, была успешная попытка повышения квалификации учителей, причем основанная опять-таки на религиозной базе. Два этих потрясающих результата удостоились быть изданы в Белых книгах298 1933 и 1935 гг.

В Кабинете Ирвин был нужен. Стенли Болдуин и Невилл Чемберлен в его лице имели верного союзника, которому к тому же благоволил премьер МакДональд. И когда министр финансов пытался урегулировать с Соединенными Штатами вопросы военных долгов Британской империи, именно Ирвин стращал других министров тем, что «они не осведомлены по этим вопросам, поэтому лучше остальных должны подчиняться решениям канцлера Казначейства»299.

Нужен был Ирвин и на третьей сессии конференции круглого стола. После двух заседаний это третье должно было стать финальной точкой в выработке будущего Билля об Индии. Трудился над ним в первую очередь Сэм Хор, который с августа 1931 г. был министром по делам Индии. Ирвина привлекли как знающего проблему не понаслышке, да и сам он куда больше интересовался индийским вопросом, нежели образованием, поэтому принимал участие в конференции все пять недель, которые она проходила, начиная с ноября 1932 г.

Это была самая компактная и самая спокойная конференция. Во-первых, на ней отказались присутствовать представители лейбористской партии, ни Эттли, входивший в комиссию Саймона, ни МакДональд и его представители в этой конференции участия не принимали, чтобы не усугублять начавшиеся внутрипартийные противоречия. Во-вторых, на эту сессию не были приглашены члены Индийского национального конгресса. Многие из них, в т. ч. и Ганди, были арестованы новым вице-королем Виллингдоном, который не обладал терпением и хитростью Ирвина, и кампании гражданского неповиновения быстро прекратил насильственным методом. Не было на новой сессии и индийских князей, даже магараджи Альвара, успевшего и на Сэма Хора произвести неизгладимое впечатление заявлениями о том, что произошел от бога Солнца. Из индийских политиков на ней присутствовал уже знакомый нам Сапру и еще тридцать с лишним делегатов. Князья вновь начали колебания относительно проекта Всеиндийской федерации, было понятно, что какие бы законы ни принимала теперь британская власть, провести их в жизнь в Индии будет крайне затруднительно. Тем не менее, как вспоминал Сэм Хор: «Конференция была завершена после пяти недель заседаний, и я мог без задержки начать следующую стадию – подготовку Белой книги, излагающей предложения по круглому столу и по совместному комитету Палаты общин и Палаты лордов, чтобы рассмотреть их. Белая книга была издана в течение трех месяцев после окончания конференции. Это придало жизни сухим костям, оставленным после нескольких лет непрерывающегося обсуждения. Те двести параграфов, содержавшихся в ней, представляли максимум соглашения, какое возможно было заключить между всеми группами индийцев и британцами»300.

Белая книга вышла в свет в марте 1933 г., тогда же и начал работу совместный парламентский комитет, состоявший из шестнадцати участников из каждой палаты, представителей всех партий, а также двадцати представителей британской Индии и экспертов из индийских штатов. Барон Ирвин вошел в него как представитель консервативного крыла Палаты лордов. Комитет заседал вплоть до ноября 1934 г., и по вопросам его работы Ирвин с большим энтузиазмом выступал в Парламенте: «Я признаюсь, что, когда недолго был в Индии, сформировал определенное представление. Представление, поддержанное всем моим прочтением имперской конституционной истории: как только политическое сознание пробудилось, любая структура обязана испытать недостаток политической стабильности и, как можно ожидать, долгое время не будет опираться на согласие»301.

Приходилось Ирвину говорить и о собственном прошлом, в частности, о нашумевшем заявлении о статусе доминиона: «Полагаю, что я или кто-либо еще, кого когда-либо призовут представлять короля в Индии, не может надеяться объяснить индийцам привилегию и обязанность быть лояльными короне и Британской империи, если он не в состоянии уверить их, что мы делаем все, чтобы Индия соответствовала этому статусу, несомненно, равному любому другому самоуправляющемуся доминиону»302.

Помимо дел в министерстве образования, в Кабинете и в парламентском комитете по индийскому вопросу, на плечи Ирвина осенью 1933 г. легли еще и новые обязанности – канцлера Оксфордского университета. Это было признанием его академической карьеры. Он был избран в отсутствие любых других кандидатов и приведен к присяге в Шелдонском театре. Церемония проводилась на латыни, с которой у Ирвина всегда были проблемы, но тем не менее он принес подобающую присягу. Одетый в черную, расшитую золотом мантию, которую нес его сын и наследник Чарльз, Ирвин был награжден соответствующими знаками отличия и выступил с речью, в которой отдал должное предыдущему канцлеру лорду Грею и выразил мысль о том, что нужно «избегать безрассудства и необузданности, которые часто узурпируют слово “свобода” и подвергают нас опасности погибнуть у ног диктатора или от рук революционеров»303. Кроме академической работы, у Ирвина был ряд и религиозных выступлений. Его отец, лорд Чарльз, произнес свою последнюю публичную речь в 1931 г., на собрании Английского церковного союза в Вестминстере, он критиковал разнообразие в манере произнесения мессы и решительно призывал к католическому единству, к тому воссоединению, о котором никогда не переставал молиться: «Разве невозможно преодолеть эти большие трудности, которые так долго отделяли Англию от Римского Престола? По благословению Божьему, для каждого из нас было бы привилегией участвовать в такой славной работе»304. Летом 1933 г. его сын был приглашен на празднование столетия Оксфордского движения, проведенного в Альберт-холле Англо-католическим конгрессом. Ирвин в своей речи разъяснял силу религиозной веры в общественной жизни и осудил попытки противопоставить евангелистское Возрождение Оксфордскому движению, полагая, скорее, что они должны рассматриваться как дополняющие друг друга.