– Я справлюсь.

– Мы едем с друзьями – тебе нельзя вдруг передумать.

– Честное слово. Я только рад подольше с ней побыть.

Она, видимо, смирилась, перекинула гриву через плечо и уставилась на меня, явно ожидая, когда я что-нибудь прибавлю.

То была одна из величайших загадок нашего брака. За шестнадцать лет совместной жизни Синтия то и дело ждала, когда я что-нибудь прибавлю, будто на свете существовали некие конкретные слова, которые ее отопрут (поскольку она у нас сейф наиновейшей модели). К вычислению кода я и близко не подобрался. «Я тебя люблю» не помогало. Равно не помогало «О чем ты думаешь?» и «Скажи, что ты хочешь услышать».

Теперь она подождет с минуту, а то и больше, сообразит, что до дальнейших уведомлений придется стоять запертой, и уйдет, скрывшись под герметичной печатью молчания. Так и вышло: она распахнула дверь и пошла по коридору.

Я шагнул было за ней, но в кармане зазвонил телефон. Хоппер.

– Угол Пятьдесят восьмой и Бродвея! – заорал он, и вместе с ним в трубку ворвалась полицейская сирена. – Быстро!

– Что?

– Я нашел человека, который видел Сандру за несколько дней до смерти.

Синтия в прихожей снимала с Сэм пальто.

Бл-лин.

– Двадцать минут, – сказал я и дал отбой.

Значит, Хоппер все же не слинял. Он у нас, похоже, козырная карта.

31

Сэм взирала на меня угрюмо. Присев на корточки, призвав на помощь все свое актерское мастерство, я объяснил, что папе надо заняться суперсекретной работой и пора бежать, поэтому Сэм останется с мамочкой. Дочь в ответ не промолвила ни слова.

– Через неделю мы пробудем вместе четыре дня, – пообещал я. – Только мы вдвоем, хорошо?

Она еще помолчала. А затем – видимо, думая какую-то очень серьезную думу – погладила меня по голове. Она никогда так не делала. Раскрасневшаяся Синтия пронзила меня взглядом – ну ты папаша хоть куда, – но, ради Сэм любезно улыбаясь, подняла ручку на чемодане, наклонила его к Сэм, и та послушно покатила свой багаж к двери, точно усталая стюардесса, которой сообщили, что остался еще один перелет до Цинциннати.

– Пока, зайка, – сказал я. – Я тебя люблю больше… как там было?

– Солнца плюс Луны, – ответила она на ходу.

– Я ей компенсирую, – сказал я Синтии.

– Ну еще бы. – Она тряхнула гривой, улыбнулась и шагнула следом за дочерью. – Мы запишем тебе в счет.

Стараясь не утонуть в цунами угрызений, я открыл шкаф в прихожей.

– Звонил Хоппер, – сказал я Норе через плечо. – Встречаемся на Пятьдесят восьмой, сейчас. Он нашел зацепку. – Я схватил ключи, однако Нора так и стояла на пороге гостиной. И смотрела на меня во все глаза. – Что такое?

– Это был ужас.

– Что было ужас?

– Вот это.

– Моя бывшая жена? Да не говори. Представляешь, когда-то эта женщина жила ради субботнего караоке. В колледже мы ее звали «Бэнглз». Что с ней ни делай, целыми днями распевала на публике «Ходишь как египтянин».[41]

– Я не про нее.

Я помог Норе надеть пальто.

– А про что? Давай скорей, нам бежать пора.

– Ты думаешь, ты не палишься, а ты палишься еще как.

Я выпихнул ее за дверь и повертел ключом в замке.

– Что значит – я палюсь?

– Ты безумно ужасно в нее влюблен.

– Эй. Никто тут не безумен, не ужасен и не влюблен.

Она положила руку мне на плечо – в глазах читалась откровенная жалость.

– Тебе надо жить дальше. Она счастлива.

И с этими словами Нора бодро поскакала по коридору, а я стоял и смотрел ей вслед.

32

Хоппер ждал нас на углу возле банка «Эйч-эс-би-си» и курил; судя по опустошенному лицу и серьезной гримасе, за два прошедших дня он почти не спал.

– Что мы тут делаем? – спросил я.

– Помнишь, что Морган Деволль говорил? Что Сандра не могла не играть на пианино?

– Ну да.

– Я вот вчера подумал. Сандра приехала в город искать кого-то – где она играла бы, если б ей приспичило?

– Джазовые клубы. Джуллиард. В вестибюле отеля? Трудно сказать.

– Туда не пустят играть не пойми кого с улицы, да еще так, чтоб тебя не отвлекали поминутно. А потом я вспомнил. У меня один друг – крутой спец по классике. Демозалы в Фортепианном ряду хороших пианистов пускают за милую душу. Я днем там побродил, поспрашивал, и в одном магазине менеджер ее узнал. Сандра за неделю до смерти приходила дважды.

– Молодец, – сказал я.

– Он сейчас нас ждет, готов поговорить. Только быстро, а то они скоро закрываются.

Хоппер выбросил окурок и зашагал по тротуару.

О Фортепианном ряде я слышал впервые. Кривой квартал Пятьдесят восьмой улицы между Бродвеем и Седьмой авеню, где между громадами жилых домов шестидесятых, точно воробышки среди бегемотов, притулились хрупкие фортепианные магазины. Мы пробежали мимо «Фортепиано Бетховена» – плакаты в витринах рекламировали концерты Вивальди и уроки вокала. Внутри дюжими танцовщицами кордебалета в ожидании выхода на сцену застыли, распахнув крышки, одинаковые и блестящие кабинетные рояли. Хоппер прошаркал мимо супермаркета «Мортон Уильямс», перешел дорогу, миновал пожарную станцию и притормозил у грязно-зеленого навеса лавки под названием «Клавирхаус».

Я пропустил Нору в дверь. В отличие от «Фортепиано Бетховена», в «Клавирхаусе» стояло всего три пианино. Магазин пустовал – ни покупателей, ни продавца. Похоже, в эпоху интернета фортепиано, как и бумажные книги, стремительно превращались в культурный пережиток. Так и будут потихоньку загнивать, пока «Эппл» не изобретет какое-нибудь «айПиано», которое помещается в кармане и управляется через СМС. С «айПиано» каждый может стать айМоцартом. Сочиняйте свой «айРеквием» на свои «айПохороны», куда придут миллионы ваших айДрузей, которые вас айЛюбят.

Из-за двери в дальнем углу Хоппер привел немолодого тщедушного человечка в коричневых вельветовых штанах и черной водолазке, с худосочным седым клоком на лысеющей голове. Человечек походил на престарелого мальчишку – на классической музыке таких взросло немало. Водятся эти любители Малера в радиусе десяти кварталов от Карнеги-холла. В одежде предпочитают земляную палитру, собрали всю телевизионную коллекцию «Величайших исполнений» на DVD, живут одиноко в квартирах Верхнего Вест-Сайда и ежедневно беседуют со своими цветами в горшках.