– Они потому и гарцуют, товарищ майор, что поджидают свою пехоту.

– Не без того, конечно…

– Вон, – произнес Куршинов, не отрываясь от бинокля, – «пихтура» ихняя уже из траншей вышла. Хоть и жиденькими, но все же тремя цепями топают, бездельники.

– И при поддержке трех танков. Странно, правда, что танки у них намерены двигаться вслед за конницей. Но в этом тоже кое-что просматривается.

– Что ни говори, а в соединении с конницей – это уже сила, – подключился к их неспешной беседе командир роты Владыка, который после артналета подошел на КП вместе с Дробиным. – Не увязнуть бы нам во всем этом месиве уже здесь, на брустверах.

Ни возражать ему, ни поддерживать разговор никто не стал. Да и не было в этом смысла.

Гродов давно заметил, что к противнику этот богатырь всегда относился уважительно, никогда не пытаясь уменьшать в глазах своих бойцов опасности. Впрочем, уменьшать ее сейчас было трудно: против них выступало до двух сотен конников и не менее двух пехотных рот под прикрытием танков. В то время как с каждым боем силы батальона таяли. Вот и во время нынешнего артналета он потерял трех бойцов убитыми и шестерых ранеными.

– Как только кавалеристы достигнут руин полевого стана, – отдавал распоряжение комбат, – огонь из всех орудий, беглым, по четыре снаряда на орудие. Затем переносить огонь на пехоту. Тех из конников, кто прорвется, «подберут» наши окопники.

– Но прорвутся немногие, мне так сквозь орудийный прицел кажется. – Куршинов тут же по телефону передал приказ старшему офицеру батареи, а сам взял в руки один из лежащих в нише трофейных румынских карабинов. – На батарее ребята и без меня справятся, – объяснил свое поведение майору, – а лишний ствол в окопе не помешает.

Первыми огонь открыло отделение ефрейтора Ростовцева, которое Лиханов оставил на западной окраине хутора, в руинах особняка. И только тогда Гродов вдруг уяснил для себя: оказывается, румыны так до сих пор и не поняли, что хутор морские пехотинцы уже оставили, иначе давно вошли бы в него и попытались выбить последний заслон. Тем временем «хуторяне» били залпами, сразу же умудрившись внести смятение в правый фланг кавалеристов. Их тут же поддержала команда «Кара-Дага», и только тогда, и тоже залпом, ударили артиллеристы.

– Не подпускать прорвавшихся кавалеристов к окопам! – передал Гродов по цепи. Он прекрасно понимал: если моряки увязнут в стычках с кавалеристами, к окопам тут же прорвутся танки и вражеская пехота и тогда уже все будет выглядеть серьезно. Вывалившийся из седла конник – уже не вояка. – Следить за танками! Приготовить гранаты, противотанковые ружья и бутылки с зажигательной смесью!

Бой выдался упорным. Несмотря на плотность огня некоторым кавалеристам все же удалось преодолеть окопы моряков. Но их оказалось немного, и как вести себя дальше, они не знали. Попав под винтовочную пальбу артиллеристов, конники метались между их позициями и окопами моряков, не решаясь ни возвращаться на ту сторону окопов, ни штурмовать батарею. Не имея поддержки пехоты, кавалеристы оказывались всего лишь мишенями, и оставшиеся в живых понеслись в степь вдоль берега лимана, очевидно, рассчитывая со временем форсировать его.

Два танка морякам все-таки удалось вывести из строя, но третий укрылся в ложбине и продолжал вести огонь. Помочь своим кавалеристам и пехотинцам он уже не мог: слишком близко те подошли к окопам, поэтому отвлекал своим огнем артиллеристов, устроив с ними неравную и почти бесполезную дуэль. Но самое любопытное происходило на правом фланге, где у подножия Батарейной высоты моряки на какое-то время сошлись в штыковой с… кавалеристами.

Воспользовавшись тем, что с вершины холма пехоту противника удалось уложить пулеметно-орудийным огнем на землю, моряки неожиданно ринулись в схватку с конными королевскими гвардейцами. Гродов с тревогой и скрытым восторгом наблюдал за тем, как его «черные комиссары» прикладами парировали удары сабель, огнем и штыком поражали коней и оказавшихся под их крупами всадников. Мало того, некоторых румын они, увертываясь от сабельных лезвий, попросту стаскивали с седел, разили ножами и пытались взбираться на коней, хотя получалось это не у каждого.

Один из таких «моряков в седле», как раз и сумел в суете боя прорваться к ложбине, в которой укрывался танк с двумя бутылками с зажигательной смесью за пазухой. Метнув первую из них на броню, храбрец решил подстраховаться и извлек вторую. А дальше произошло нечто такое, что поразило и морских пехотинцев, и румын.

Судя по всему, пуля попала прямо в бутылку, занесенную над головой лихого наездника в тельняшке, потому что уже через несколько мгновений всадник загорелся вместе с конем, который еще какое-то время носился между кавалеристами и пехотинцами. На минуту Гродову показалось, что бой прекратился, обе стороны словно бы забыли, где они находятся и что с ними происходит. Все завороженно смотрели на слившиеся в один факел фигуры лошади и человека, испуганно шарахались от них, и никому и в голову не приходило найти для каждого из них по пуле милосердия. Напрягая последние силы, конь метнулся в сторону моря и, уже потеряв догорающего всадника, кинулся с обрыва, чтобы найти свою гибель то ли на прибрежной полосе, то ли где-то на мелководье.

Потрясенные этим адским зрелищем, враждующие стороны словно бы вдруг выжгли в себе всякое чувство вражды и забыли, по какому, собственно, случаю сошлись на Судном поле. Постреливая в сторону окопов, кавалерия и пехота румын начала поспешно отходить, кто – в сторону окопов, а кто – в сторону села; да и моряки тоже стреляли в их сторону как-то слишком уж незло, и, казалось, совершенно неприцельно.

– Выясни, кто был этот огненный всадник, – обратился комбат к Владыке, – и подай рапорт. Этого парня нужно представить к награде.

– Еще как нужно!

– Захватить в рукопашной коня, прорваться сквозь порядки противника и уничтожить танк, а затем… – задумчиво повел подбородком Гродов. – Словом, такого видеть мне еще не приходилось.

– Да уж, ни одна гадалка такой смерти ему не напророчила бы. Тем более – моряку.

В течение всего следующего дня румыны дважды бросали на позиции батальона авиацию и дважды устраивали артналеты. В атаку они не ходили, но окопы свои перенесли на линию между хутором и руинами, превратив их в опорные пункты. После первого артналета, когда стало ясно, что противник прекрасно пристрелялся по судну, группа Жодина оттуда была отозвана. Но как только румыны попытались превратить остов «Кара-Дага» в свою собственную базу, моряки огнем «сорокапяток», поставленных на прямую наводку, выбили оттуда их десант, окончательно превратив корабль в глыбу искореженного металла. Потеряв до половины своего состава, вернулась на общие позиции и хуторская группа прикрытия.

* * *

Под вечер Гродову неожиданно позвонил командир береговой батареи.

– Товарищ майор, разведка донесла, что румыны расположили свои окопы буквально метрах в ста от вас.

– Лихая же у тебя разведка, комбат! – рассмеялся Дмитрий. – Да только мне безо всякой разведки видно, что противник – вот он. Его окопы – метрах в ста пятидесяти от наших.